Сибирские огни, 1989, № 7

— А это там посмотрим! — весело крикнул Турсуков и храбро при­ жался губами к ее груди. — Ах, постойте,— крикнула Фаина.— Вы медальон зубами откусите. Ну какой он страстный,— забормотала она, делая вид, что старается освободиться из его объятий. Так к Тихону Турсукову пришло счастье, потерянное кем-то, но най­ денное им в пустыне. К концу этого знаменательного для обоих дня они приехали в дом философа. Домбо, встретивший их у дверей, удивленно посмотрел на Фаину. — А это кто? — спросила она. — Это мой приемный сын,— ответил Турсуков.— Я тоже нашел его в пустыне,— выразительно добавил философ. — Будем друзьями,— весело сказала Фаина.— Ах, я его немного только старше. Сколько вам лет? — Ах, а мне двадцать восемь!.. — я старуха, — простонала Фаина и пошла умываться. — Что это? — в свою очередь ревниво спросил Домбо отца. Молчи, мальчик, ты ничего не понимаешь,— весело сказал Тур­ суков. Так Фаина поселилась в доме Турсукова. Выражаясь образно, она вошла в дом философа, как лиловое обла­ ко, опустившееся в глухое и пустынное ущелье. В комнатах вдовца, в этом строгом убежище великой мысли сейчас висели чулки, а на столе лежал розовый слой просыпанной пудры. Все это трогало Турсукова, он рассматривал и чулки и гребенки, а на столе, покрытом пудрой, даже как-то вывел указательным пальцем большую, похожую на сложенные ножницы, букву «Ф». Потом он как-то увидел висевшую на спинке сту­ ла кофту Фаины; кофта лилась вниз, как вода. При этом она была про­ зрачна и матова. Философ поймал ладонями рукав чудесной кофты и стал любоваться ее переливами. Крепдешин, Тихон Николаевич,— сказала Фаина, причесываясь у зеркала,— Валерка в Самаре подарил. — Ну, Фаина,— недовольно проговорил Тихон Турсуков,— охота вам вспоминать всех прапорщиков? У вас началась новая жизнь, надо забывать старое... И потом, потом,— философ запнулся,— ведь вы встре­ тили меня... Ну, не буду, Тихон Николаевич,— откликнулась Фаина.— Я только вспомнила к слову... Идите сюда. Он медленно подошел к женщине. Фаина закинула голову и про­ вела ладонью по его вискам. — Глазки, глазки какие синенькие... — забормотала она. — Ну не надо, не надо сердиться. Турсуков блаженно улыбнулся и протянул руку к Фаине, но она уклонилась от объятия. — Не надо этого делать, у нас с вами совсем особенные отношения. Турсуков резко отпрянул от нее. Лопатки его шевелились, скулы покрылись густым румянцем. Он медленно ушел в другую комнату. Для него была ясна вся позорная фальшь своего положения. Он схватил кни­ гу с голубыми линейками, начал писать, но пролил тушь. Он положил пальцы на стучащие виски, потом собрал перья. Турсуков не мог писать «Творчество не уравновешено любовью», — подумал он, оделся и позвал Домбо. Мальчик, пойдем прогуляться,— пригласил Турсуков. Они пошли в степь, за факторию, к берегу реки. Домбо понимал, в чем дело, вернее не понимал, а чувствовал, но ничего не говорил отцу щадя его. Такие прогулки становились время от времени более частыми.’ Между тем Фаина жила в доме Турсукова и при этом проявляла ^ботливость и уменье хозяйки. Она вымыла комнаты, вытерла щеки Наполеона, ибо портреты успело затянуть паутиной, зашила русскую 28