Сибирские огни, 1989, № 7

езно. Кто сказал про круги? Архимед... Первый случай столкновения ин­ теллигенции с грубой силой. Грубой силе непонятны круги, вам тоже не­ понятен мой Новый Ареан. Вот если бы он изобрел «Друг Дома», «Анти- бандитин», прибор от воров, тогда бы... — Замолчите, я приказываю вам. — Погодите... Я счастлив, что живу в такое жестокое время. Мой дух, душа не зависят от оболочки. Понимаете ли вы, какое блаженство испытываю я, сознавая это? Я велик, я совершенно свободен. Полная свобода духа! Счастье сознавать то, что вы — невероятно свободны. Вот — рука, нога, грудь и... голова! Смотрите, мое тело не тяготит меня, жизнь — пустяк! Вот эта образина, ваш головорез-казак, тряхнет чубом и зарубит меня, если вы этого захотите. Какой толк! Убивать привыкли все, и этому молодцу будет даже скучно лишать меня жизни. Знаете, я заметил, что ваши люди вшей бьют с большим удовольствием, чем лю­ дей... Что, что?.. Погодите возражать... Ну, возьмем так... Этот молодец подойдет ко мне и выстрелит в упор... На секунду мне еще успеет по­ казаться, что у меня отрывается затылок, что я куда-то проваливаюсь, нет, вернее, уношусь в темное пространство... А, я вам еще забыл ска ­ зать! Если бы я умел держать в руке перо, я бы написал рассказ, поэму, еще что-нибудь... Вообразите картину; царь, тиран, диктатор казнит че­ ловека перед громадной толпой... Казнимый видит громадное зарево... Закат, что ли... На этом зареве, перерезая его пополам, висит черная ве­ ревка. Больше ничего... А диктатор, диктатор,— при этом слове Збук почти взвизгнул,— диктатор-то стоит в отдалении, взяв себя за грудную пуговицу — заметьте, жест-то гениальный — и можно видеть, как у него от волнения подогнулась одна нога... Нелегко убивать людей, барон... И вдруг диктатор видит глаза... Что вы уставились на меня, барон? Ниче­ го? Итак, он видит глаза в толпе, он не знает, чьи они... Может быть, они принадлежат честному, может быть, ими смотрит такой же убийца... Но... Глаза, одни глаза, поймите, наконец, меня — ничего больше, чем глаза... Диктатору плевать, что смотрит вся толпа; он видит о д н и э т и зрачки. Он закрывает свое лицо ладонью, стараясь не смотреть в толпу, но страх выше его, и он глядит сквозь пальцы на глаза... Вот, что я изобразил бы, если бы умел писать... Веревка, зарево, нога подгиба­ ется... — Замолчите вы, наконец,— прохрипел барон Юнг, и Збук увидел, что на шее Юнга в одну секунду посинели кривые жилы. Збук стоял посредине песчаного двора баронского дома, в обычном ерническом виде, с длинной щепкой в руках. Под его толстыми ногами на земле вились странные узоры. Иногда Збук прыгал на одной ноге среди узоров и все это походило на детскую игру в «классы». Юнг довольно спокойно смотрел на всю эту чертовщину, прижимая ладонью края расходящегося на груди халата. Он был высок и сух, он держался прямо, как засохшее сыромятное плетье. Всякому в глаза бросались прежде всего две странных привычки Юнга. Во-первых, он курил длинные, шершавые папиросы, но окурков не бросал, а выдувал остаток табака из картонных мундштуков, совершенно не заботясь о том, куда упадет горящий табак. Второй привычкой Юнга была манера, как-то по-женски, рассматривать свою грудь, наклоняя голову и упира­ ясь подбородком в основание горла. Все эти привычки он повторял почти каждую минуту, но вот сейчас, когда Юнг в последний раз выдул пылаю­ щий табак, Збук предупредительно вынул из кармана коробку сигарет с изображением серых куропаток на крышке и подал ее барону. — Курите это, барон,— промычал Збук и, расталкивая бороду, сам присосался толстыми губами к мундштуку сигареты.— Заядлые бело­ гвардейские, англичане завезли... Не беспокойтесь, курите, у меня их много... У Аникина еще наменял... Как вам нравится моя выдумка о диктаторе? — Если вам дорога шкура, раз навсегда прекратите ваши глупые сказки. Понятно? . ; . . .■ г . Збук пустил кольцо дыма и посмотрел'на барона.