Сибирские огни, 1989, № 7

нимания своей человеческой самоценнос­ ти! «Непонятные, дикие, странные причины побуждают людей скрывать правду»,— недоумевал Шукшин и снова и снова до предела обнажал свою душу. В неотступных своих мыслях о деревне, тоже не без недоумения, он обнаруживал нечто, отличавшее его от других писателей: «Те, кому пришлось уехать (по самым раз­ ным причинам) с родины (понятно, что я имею в виду так называемую «малую ро­ дину»),— а таких много,— невольно несут в душе некую обездоленность, чувство вины и грусти. С годами грусть слабеет, но сов­ сем не проходит. Может, отсюда проис­ текает наше неловкое заискивание перед земляками, когда мы приезжаем к ним из больших «центров» в командировку или в отпуск. Не знаю, как другие, а я чего-то смущаюсь и заискиваю. Я вижу какое-то легкое раздражение и недовольство моих земляков чем-то, может, тем, что я уехал, а теперь, видите ли, приехал. Когда мне при­ ходится читать очерки или рассказы дру­ гих писателей о том, как они побывали на родине, я с удивлением не нахожу у них вот этого мотива: что им пришлось слегка суетиться и заискивать. Или у них этого не­ ту? Или они опускают это потом, вспо­ миная поездку?.. Не пойму. Я не могу опустить это...» А я — не могу опустить этот отрывок. Держу в руках старый журнал — среди ярких картинок затерялись жгучие, будора­ жащие слова. Ну до чего же нелепая верстка! Точно тело, растерзанное на куски; точно силился кто-то утешить этот крик. Однако его услышали! Потому что откры­ тие писателя т а к о й искренности для многих было сродни обретению себя. И пошли отклики на эту публикацию в «Смене». «Я — тоже деревенский парень,— отзы­ вался С. Быков из Челябинска.— Меня то­ же не покидает чувство вины перед моими земляками, тем более что, будучи в от­ пусках, вижу, как не хватает еще в моем селе специалистов. Я же, имея два дип­ лома, живу в городе, когда, может быть, был бы нужнее там». Вспомним, что печаталось это в те годы, когда многие наши деревни объявили не­ перспективными и болеть за них стало в искусстве немодным. Понятно, что неприя­ тие большинством критиков фильма «Печ­ ки-лавочки», в котором Шукшин скон­ центрировал всю свою боль почти публи­ цистически, не прошло бесследно для его сердца. И вызвало к жизни это «Признание в любви», где он пытался доказать, что лю­ бит свою родину, но любовью не слепой, потребительской, а требовательной, какою она и должна быть. И спасибо людям, ко­ торые поддержали его своими письмами, ведь публиковались обидные рецензии в ту пору, когда готовилась и снималась «Кали­ на красная»... А потом «Калина красная» вышла на эк­ раны. И начался над ней суд: доброжела­ тельный — со стороны зрителей и изощрен­ но-схоластический — со стороны критиков. Это только кажется, что большому худож ­ нику не нужно понимания. Оно необходимо, и он, когда творит, по словам Шукшина, «бессознательно отыскивает среди зрителей, читателей, слушателей себе подобных». Верю ему, сказавшему: «Я заметил вот что: люди настоящие — самые «простые» (ненавижу это слово!) и высококультурные — во многом схожи. И те и другие не любят, например, бол­ тать попусту, когда дело требует мысли или решительного поступка. Схожи они и в обратном: когда надо, найдут точное хлест­ кое слово — вообще мастерски владеют родным языком. Схожи они в том, что при­ роде их противно ханжество и демагогия, они просты, в сущности, как проста сама красота и правда. Ни тем, ни другим нет надобности выдумывать себе личину, они не притворяются, душа их открыта всем ветрам: когда больно, им больно, когда радостно, они тоже этого не скрывают». Отчего же так любят скрывать последнее обстоятельство иные критики? Или и впрямь ничего т а к о г о —из о& 1 асти чувств — в их душах не происходит? Вполне вероятно. Ведь упрекнул же К. Вашшенкин во время «круглого стола» фильм «Калина красная» в сентиментальности и умозрительности концепций. На что деликатный Шукшин от­ ветил: «Я не имею права сказать, что Ван- шенкин здесь ошибается, но я могу ду­ мать, что особенности нашего с ним жиз­ ненного опыта таковы, что позволяют нам шагать весьма и весьма параллельно, ниг­ де не соприкасаясь, не догадываясь ни о чем сокровенном у другого. Тут ничего обидного нет, можно жить вполне мирно... Но все же мысленно я адресовался к дру­ гим людям». Вот почему и разговор вокруг «Калины красной» был ничем иным, как разгово­ ром глухих. Вот почему и волновался тогда Б. Рунин, что останется втуне его «догадка». Неужели никто не заметил в «Калине», как актер Шукшин оттеснил ре­ жиссера Шукшина? А эстетический разрыв — неужели и этого никто не заметил?! Не стоило бы, наверное, и копья ло­ мать, тем более что «можно жить вполне мирно», как заметил Шукшин. Хотя его собственный творческий опыт говорит об обратном. Мирной обычно бывает лишь одна сторона — страдающая: не печа­ таемая, не снимаемая, не снимающая. Именно она, по странной особенности та­ лантов сомневающаяся в своем праве на искусство, трактует свою позицию как неправильную и отступает, в ре­ зультате чего мы недосчитываемся снача­ ла талантливых произведений, а затем и самих их создателей. И это только пото­ му, что на пути к людям они встретили ре­ дакторов и критиков с «параллельным» жизненным опытом, то бишь с «параллель­ ной душой»! В жизни, к счастью, мы сами выбираем себе в друзья тех, кто способен понять в нас самое сокровенное. В ис­ кусстве, увы, до сих пор проводников опре­ делял случай. И творческая судьба Шук­ шина, критические баталии вокруг его име­ ни — наглядный пример тому. Не терплю статей заумных. Хочу видеть за ними не горы пролистанных книг, не кри­ тика, который вступает со своими коллегами в соревнование по начитанности, а челове­ ка, которого художник— в нашем случае Шукшин — перевернул, что-то открыл ему.