Сибирские огни, 1989, № 7

КРИТИКА ЛИТЕРАТЫРОВЕДЕНИЕ Я 60-летию со дня рождения В . М. Шуншина Нина ВЕСЕЛОВА ДУША БОЛИТ... К аждую осень перечитываю я Шукши. на. Каждую осень роюсь в небольшом своем архиве, где давние вырезки из журналов и газет, еше только предвещавших его славу. Как случилось, что из множества имен и событий, окружавших меня в сту­ денчестве, я выхватила и признала родным именно это имя, это лицо? Одному богу известно... Но четко помню, как выходила я поздним вечером из кинотеатра «Колизей» на Невском после просмотра герасимовско- го фильма «У озера». Народ возбужденно обсуждал правомерность или ошибочность строительства на Байкале целлюлозно-бу­ мажного завода, и кое-кто недоумевал, что Шукшин согласился играть роль явного гу­ бителя природы. Это сегодня всем нам ясно, что было то строительство катастро­ фической ошибкой, а тогда простой зритель даже и не над этим больше размышлял, а над любовной историей главного героя. Как и я, двадцатилетняя, далекая тогда от го­ сударственных забот. И симпатии к несчаст­ ливому герою Шукшина переходили в сим­ патию к самому Шукшину... «А как не бу­ дешь играть? — продолжался разговор у меня за спиной.— Актерам тоже есть на­ до!»— «Но у него и другой хлеб есть, ведь он и режиссер, и — писатель.» — «Да ну?!» Вот так случайно я узнала о Шукшине са­ мое главное. С той минуты и до последних дней его жила я в постоянном болезненном каком-то ожидании фильмов и публикаций Василия Макаровича. Почему так остро во мне сегодня желание еще раз — новым, яс­ ным и окрыленным взором — перечесть знакомые строки?.. «Сашка вышел на улицу, остановился, за­ курил... Он решил дождаться этого, в пла. ще. Поговорить...» Помню, как впервые я узнала об «обиде» Сашки Ермолаева: зимой 1971-го читала своей матери вслух «Литературную Рос­ сию». Читала, сама еще не осознавая, чем меня подкупают, обезоруживают шукшин. ские рассказы. «Что за странное желание угодить — про­ давцу, чиновнику, хамоватому бюрократу?! .— напряженно думала я вместе с Сашкой. — Ведь мы сами расплодили хамов, сами! Никто же нам их не завез, не забросил на парашютах. Сами! Давайте разберемся, в конце концов. Пора же им и укорот делать. Они же уже меры не знают...» — Ну и что? — сказала мне тогда мама в ответ на мой восторженный взгляд.— Это мы и так знаем, без него. Это все, как в жизни... — А разве в литературе не должно быть все, как в жизни? — спросила я тогда, еще не умея, по молодости, ответить несомненно и утвердительно. «Теперь, много-много лет спустя, когда я бываю дома и прихожу на кладбище помя­ нуть покойных родных, я вижу на одном кресте «Емельянов Ермолай ...вич». Ермолай Григорьевич, дядя Ермолай. И его тоже поминаю — стою над могилой, ду­ маю. И дума моя о нем — простая; вечный был труженик, добрый, честный человек. Как, впрочем, все тут, как дед мой, бабка. Простая дума. Только додумать 'я ее не умею, со всеми своими институтами и книж­ ками. Например; что, был в этом, в их жиз­ ни, какой-то большой смысл? В том имен­ но, как они ее прожили. Или — не было ни­ какого смысла, а была одна работа, рабо­ та... Работали да детей рожали. Видел же я потом других людей... Вовсе не лодырей, нет, но... свою жизнь они понимали иначе. Д а сам я ее понимаю теперь иначе! Но только когда смотрю на эти холмики, я не знаю: кто из нас прав, кто умнее?» Много позже, когда уже не будет Шук­ шина и я окажусь в его Сростках на съем­ ках документального фильма о нем, этот рассказ получит неожиданное продолжение. Мы подвезем к сростинскому кладбищу де­ вяностолетнюю Марию Никитичну Емелья.