Сибирские огни, 1989, № 7

ход на работу без уважительных причин. Нелепое это для крестьянской психологии решение приняли согласно Устава сельхоз­ артели, присланного из райцентра. Терентий Поползухин сказал, что этак будет по уму, как на про^извадстве, взыс- кивать-то, а Гнеденко отвечал: «Ты из ту- луН'Ских рабочих бежал к нам. А мы тута без всяких бумаг работали. У нас не зале­ жишься, когда день год кормит». Уполномоченный категорически потребо­ вал внести этот пункт в протокол; так впервые евгеньевокие мужики поняли, что отныне не столь веление земли и собствен­ ная совесть призо.вут к труду, а угроза вы­ говора, наказания, и д аж е— во к а к !— исключение из артели. Они воспрянули бы­ ло духом: исключай, можно снова зажить по-старому, но уполномоченный разъяснил, что будут они «поражены в правах», и хо­ лод вошел в душу каждого. Когда вечером Игнат Гнеденко пришел к Пахому Казакевичу и рассказал о собра­ нии, тот взвыл будто от боли: — Че же вы делаете, а?! Сами себе пет­ лю на шею вздеваете? Не, я останусь до последнего сам по себе, а вы тащите хо­ мут, раз вздели его... На следующий день Поползухин и Сав­ ченко увезли протокол в райисполком, а Казакевич —• благо зимнее время позволя­ ло — стучался непрошенно в избы, приса­ живался у порога и вопрошающе смотрел на товарищей. — Ты чего. Пахом? — не выдержав, спрашивали односельчане. Пахом нахлобучивал собачий треух и уходя говорил: — Попомните, будет лес слабый и народ слабый будет тоже... На беду пророчество это слышал и упол­ номоченный. Через полмесяца поступил в сельсовет указ взыскать с Пахома Казаке­ вича налог в 1000 рублей. Пахом, немед­ ленно отделив сына, не дрогнул, продал скот и зерно и внес налог. Через месяц об­ ложили Пахома еще на 1000 рублей. В не­ истовстве мужик отрекся от советов родни, продал дом, перешел жить в баню. Зиму перекантовался. Весной у него отобрали полосу и последнего молоденького жеребца. Пахом лег на лавку в бане и перестал выходить на улицу. Иван пытался увести отца к себе домой. Пахом отвечал одно: — Попомни, сынок, будет лес слабый... Скоро он отказался принимать пищу, а пил только воду. Он сделался страшен, и никто уже не пытался войти к нему. К лету Пахома не стало. Смерть его по­ трясла Евгеньевку. Через сорок шесть лет о добровольно.м уходе Пахома Казакевича мне расскажут оставшиеся свидетели Р о ­ ман Гнеденко, Фрося Жоголева-Шолохова, Филипп Жигачев; родня же Пахома — сын его, престарелый инвалид Иван Пахомович, и внуки хранят гробовое молчание. Они будто обет дали не выносить семейную тайну на суд людской. Казакевичи вообще с потаенной страстью переживают жизнь. Как и Пахом, добро­ вольно— на моих глазах — ушел из жизни Василий Казакевич. Но об этом — в главе, посвященно'й семидесятым годам... Может быть, так сурово и беспощадно расправлялась судьба только с мужиками наших деревень? Может, заповедный наш угол по мед­ вежьим законам жил? Чтоб не было такого сомнения, предлагаю простой выход: послу­ шать голоса чужих сел, хотя, признаться, мы не раз попадали в дальние пределы края — то на Алтай, то в Челябинскую об­ ласть, заглядывали в соседний Куйтунский район, да и по окраинным селам бродили — Кармануты, Половина, Утай и др. Но д а ­ вайте не поленимся еще раз довериться Хронике. Прежде всего вспомним Шерагул. Сейчас уместно процитировать полностью письмо Шияна Герасима Григорьевича, это как раз год великого перелома иль перекоса. Бес­ страшный тон шияновского письма был по­ догрет известной статьей Сталина «Голово­ кружение от успехов», опубликованной в «Правде» 2 марта 1930 года. Теперь даже студенты-второкурсники знают: Сталин был напуган бременем ответственности за ката­ строфические перегибы, волнами шедшие из конца необъятной страны в конец, и «Голо­ вокружение от успехов» — это ловкая по­ пытка переложить вину с больной головы на здоровую. Тем не менее, эта статья внесла сумятицу на несколько месяцев в ряды рьяных «кооператоров», сумятица задела и наши села. Часть мужиков наотрез отказа­ лась оставаться в колхозах и выделилась. Так Герасим Шиян 20 апреля 1930 года продиктовал сыну-грамотею (сам Герасим был безграмотным) отважные строки: «Я вошел в артель «Пахарь»' как член семьи Осипа Герасимыча Шияна, то есть нахожусь на иждивении сына. В коммуну мы ввели источников дохода на сумму семьсот рублей. Исходя из этих соображений, я, Шиян Герасим Григорьевич, имею от роду 56 лет, что характеризует о неспособности моей быть в семье коммуны и нести трудовую дисциплину, плюс к тому я недоволен слухом. 1. В апреле первых числах я подавал за­ явление на предмет исключения меня, так как вступление меня было положа руку на сердце сказать под Угрозой распродажи имущества. 2. Зная твердо о том, что подневольный член коммуны не даст совершенно никакой пользы в общей семье тоже также; живая коммуна может быть лишь только при доб­ ровольном выступлении члена; при выбытии из колхоза каждый член вправе требовать возвращения своего взноса. И последнее, основное. Нет такого в Совегском законе устава, который бы говорил о том, держать за полу члена, лишать его желания выйти из коллектива и прочих организаций; и при вы­ ходе. Заявления какие-то полудецкие пред­ рассуждений, а именно: тов. Царев, предсе­ датель коммуны, так мне заявляет — «после сева», хотит изволить отдать мне лошадь; это выходит не что иное, кто-то будет начи­ нать жать, а мне по инициативе тов. Ц аре­ ва придется начинать только что пахать. РИК! Я нашел нужным обратиться к вам и просить за исправление опять же линии партии одернуть тов. Царева, да бы он не- задерживал мою лошадь, которая как и прочим требует усилиную поддержку. Это для того, чтобы я, Шиян, мог работать и посиле возможности спомощи изкормиться. ' Колхоз «Красный Пахарь» Г. Г. Шиян назы­ вает по-разному — то коммуной, то артелью, то собственно колхозом.