Сибирские огни, 1989, № 7

Вот его-то дом, Ермилин, пятнадцать лет спустя достался чужому пришельцу Шоло­ хову. И так судьба уготовила — дом этот оказался последней жилой обителью Ев- геньевки... Интересна фигура Алексея Аксютеца (дед Мишарин и Григорий Латыгин в Никитаеве .— из той же породы). Алексей сеял одну десятину, его мало заботила земля. Про­ мышлял по лесу — петли ставил на зайцев, западни рыл косулям. Разные люди рассказывали об Аксютеце, во всех рассказах герой лежал на русской печи, редко выходя из дому — по нужде да дров заготовить. Но враль, как многие охотники, был отменный. Изба у него про­ худилась, он и избу не хотел починить. В 1930 году, принюхавшись, куда ветер дует, Аксютец заделался активистом, всту­ пил в колхоз, тотчас потребовав себе чужую избу. Именно Аксютец с уполномоченными ходил по дворам, описывал имущество, вы­ гребал хлеб, грабил «подкулачников». Анна Андреевна Казакевич (тогда она была Шалыгиной, по первому мужу, а де­ вичья ее фамилия Нестеренко) говорила: — Таки, как Аксютец, горя много принес­ ли Евгеньевке. Доносили любое слово и са­ ми беду делали. У Краснощековых забирали все и стали одежду отбирать, тут жена Максима заплакала — на зиму ниче не ос­ тается. Мы слышим — плачет она, а подой­ ти боимся... Сыновья-то Максима сообща решили, с отцом вместе, и отреклись от не­ го, а Степан сказал — поеду с отцом, нель­ зя старика одного оставлять. Степан-то сам выбрал дорогу... Мы-то как жили? Налог поклали великий на нас — мясо, хлеб, шерсть. Тянем, в колхоз не вступаем, но приезжают и все отберут, да разбазарят после... Уехал Иван Гультяев из села, бежал. По­ дался и Филя Жигач в Тулун — слонялся по артелям, обучился диковинным песням: Ни кирпичики, ни куплетики Н а заводах сейчас не поют. А поют сейчас песню новую. Как девчонки в нарсуд подаю т... Частушки сочинял в масть настроению и эпохе бездомной: Не от чая полиняла Моя чаш ка чайная. Не от работы похудала Моя семья печальная. И грустно подыгрывал на московской гармони, скоро продал и гармонь, о чем жалеет до сих пор. Ефросинья Михайловна Шолохова-Жого- лева: — В 1929 году угнали отца на лесозаго­ товки, он застудил там печень и умер, мать осталась с четырьмя детьми. Два старших брата Борис и Ефим говорят; «Управимся, мама, без колхозу, мы большие». А на нас раз — и план наложили, все-все, что могли, сдали. И вот слух: «Красная метла по дво­ рам пойдет». Братья спрятали два послед­ них мешка ржи, но на печке сохло у нас полкуля. Думаем, скажем — это все, что осталось. Не отберут, думаем, последнее. Но явились, вверх дном все подняли, наш­ ли рожь в кулях, и ту, что на печке сохла, забрали. Алексей Аксютец даж е зернышки шапкой смел с лежанки. Тянули до лета на одной картошке. А летом мать говорит; «Пойдем в колхоз, че делать. А то план снова принесут»... Мария Васильевна Нестеренко, по второ­ му мужу Жигачева (с Филиппом Андрееви­ чем сошлись, когда он вдовцом после Отече­ ственной войны оказался): — Вызвал моего отца в сельсовет уполно­ моченный и спрашивает; «Какую цифру вы­ берешь — 24 или 350?» Отец молчит. А уполномоченный: «Ты, я вижу, прикинулся непонимающим. Разъясню. В колхозе налог 24 рубля в год. А не пойдешь в колхоз — плати сразу 350 рублей. Д о утра тебе сроку на думованье. Утром сам не придешь, мы явимся с описью». Папа уполномоченному ответил: «Пойду старуху (то есть маму мою) на колхоз уговаривать. Где ж таки деньги, 350, взять?» Уполномоченный одоб­ рил тятю, а тятя не домой пошел, а по дво­ рам, и до ночи собрал эти триста пятьдесят рубликов, в долг. Кто десятку, кто меньше .— больше, в сберкассах деньги тогда не хранили. И вот утром уполномоченный на двор, а отец ему на протянутой руке несет деньги и говорит; «Ноги чтоб твоей не было возле дома моего». Тот взыграл, а сделать ниче не может... Конечно, в следуюший раз поднесли отцу похлеше сумму. Так и Васи­ лий Степанович Гнеденко, дядя Романа, распродал все, придут за описью, а он день­ ги в зубы им. Вносил раз, два, три, ниший остался, только тут пошел в колхоз. А П а­ хом Казакевич... горе с Пахомом... Пахом Казакевич, депутат сельского со­ вета, уговаривал мужиков не соглашаться на артель, но после многократных угроз со стороны тулунских гостей замолчал и за ­ таился. Игнат же Гнеденко и Фаддей Крас­ нощеков, родной брат Максима, не выдер­ жали напора Самуилова, в ноябре 1930 года созвали шесть семей и учредили артель. Под диктовку уполномоченного из райис­ полкома составили 6 ноября протокол: «...Учитывая преимущество коллективного хозяйства перед единоличным, решили обобществить амбары и по 1 конюшне. Дойные коровы остаются в личном пользо­ вании по одной до шести едоков, а свыше шести едоков допустить две коровы. Мел­ кий скот, свиньи, овцы, козы, птицу не обоб­ ществлять»... Осмотрительность даж е здесь, у последне­ го рубежа, не покинула евгеньевцев —- обоб­ ществляли сами себя осторожно, не то, что заусаевцы или никитаевцы. «...Вступительные взносы приняты за правило: до 100 рублей — 2% от 100 до 200 рублей — 3% от 200 до 300 рублей — 4% от 300 до 400 рублей — 5% и т. д. Из стоимости обобществленного имуще­ ства членов артели зачислить в неделимый капитал: до 300 рублей — 25%; до 400 рублей — 30%; до 500 рублей — 35%». Под нажимом же приняли решение пере­ пахать межи —■это было почти неосущест­ вимо при существующей чересполосице, когда сошлись всего до десятка хозяйств, ■но было понятно: сегодня десять хозяйств, а завтра и другие будут вынуждены идти в колхоз. Записали. Обязались письменно «сдавать това.-рную продукцию пла.ново»... Решили взыскивать друг с друга за невы