Сибирские огни, 1989, № 7

я приехал в указанное помещение и уви­ дел жалкую трагедию — плачущих детей го­ лодных и в доме 20 градусов мороза. Не прошло и 2 дней, я подвергаюсь аре­ сту, не успев устроить семьи, в каковом по­ ложении нахожусь до настоящего времени. ...Трудового права (очевидно, избиратель­ ного права) я не лишался, хозяйство мое средняцкое, обыкновенное: деревянные пост­ ройки, необходимый инвентарь для обработ­ ки земли, две лошади, одна корова, семь овец и четверо едоков. Налог платил во-вре- мя»'. Теперь, после писаных свидетельств, по­ слушаем живые голоса очевидцев. — В Афанасьеве,— рассказывает знако­ мый нам Михаил Петрович Непомнящих,—. жил Сафрон Зарщиков. Семья у него бы­ ла — семь ртов. Три десятины земли, два коня, корова: он на средняка едва ль тя ­ нул. В тридцатом году обложили его твер­ дым налогом, как единоличника. Получа­ лось так — выполнит план, семья по миру пойдет. Не выполнит, загребут Сафрона. Он, не долго думая, отвез, что успел, на Тулун- ский базар, продал и умотал в город Улан- Удэ... Обложили и Григория Устинова, бедняка. Был у нас Филат Устинов, богатый. А Гри­ горий — однофамилец, по кличке Пшенов. Одна лошаденка, одна коровенка. Одна де­ сятина земли и трое детишек... Ульяна Фадеевна Петрачкова, 86 лет, как- то я поминал ее: — Жила я в Карманутах, сама вела хо­ зяйство, мужик помер. В тридцатом годе говорят — человек с района прибыл, в П а­ рижскую коммунию записывать будет. А кто не запишется — придут из сельсовета, ходок заберут, коня заберут, корову заберут... Н а­ пугались мы, пошли записываться... Случай дурной был у нас, Гриша Семенов повесил­ ся — у него все отобрали, он пошел к Фек- лошихе, самогонки выпил и... Песню глупую тогда сочинили. Стоит, дескать, елка у во­ рот, почто никто не подойдет, а это Гриша напился, да повесился... Константин Данилович Травников, тоже афанасьевский мужик, сначала разузнал, о чем со мной говорила мать его Анастасия Иннокентьевна, 1900 года рождения, а после поймал меня на ферме, присели мы в укром­ ном месте. Костя (так он представился) и велит: — Пиши-ка, Иваныч, пиши. А то маманя постеснялась все довести до твоего ума... Прадед мой поднял на Курзанке плотину и мельницу, потом деду моему передал вме­ сте с коровой и мерином. В двадцать чет­ вертом году отобрали мельницу. Дед собрал силенки и купил молотилку. В тридцатом году забрали молотилку. Батраки? Батра­ ков у деда никогда не было, хотя вел он дело удачливо. Стал дед жаловаться. В 1932 прислали справку, что «раскулачили по ошибке», и, дескать, считается он, Иннокен­ тий Степановьич, отныне середняком... А ма­ маня моя зря постеснялась груз этот с ду­ ши снять, до сих пор значит боится... Василия Федоровича Шахматова 1930 год застал в Челябинской области. Так послу­ шаем и его: — В селе Карандашево собрали мы в церкви семей двадцать, вместе с детьми, и погнали на станцию Шумиха, в ссылку. Я молодой был. Велят гнать — враги, дескать, я исполнил. Сосланные писали письма по­ том с Урала и Амура, с годками я списался, стыдно чего-то было... Но ведь кто знает — не шли люди в колхоз. А вот никитаевцы вспоминают. Алек­ сандра Ивановна Огнева-Сопруненко: — В двадцать шестом году закрывали у нас церковь, сразу холодно стало в дерев­ не. Саму церковь-то под хлебный амбар ве­ лели запереть, а иконы отвезли в гортоп... Скоро начались коммуны, мы в их не ходи­ ли, отсиживались. После так и сказалось — правильно не ходили. А в двадцать девятом пристали уполномоченные с ножом к горлу: «В колхоз ступайте». Мы уперлись, думаем; че получится? А вдруг ниче не получится?.. Но стали отбирать у нас всякие домаш­ ности. Раз телегу угнали в сельсовет и не вернули, потом лошадь взяли, тут убирать посев надо, а лошадки — вывезти хлебушко — нету. А следом твердый план поднесли — вноси налогу в пять раз больше. Прошлый год сдавали два центнера с десятины, а тут в пять раз боле. Мы и закуковали. Урожай взяли всего тринадцать центнеров... Пока думали, гонят подводы, ограду отпирают, лезут в амбар и подчистую! Я говорю деду Мишарину и Григорию Латыгину, активис­ там: «Вы же ленивцы, лежобоки, ни холеры не заробили. Один хвост на дворе у вас. Зачем нас, трудящих, грабите?» Правда, лень наперед их родилась... Им и поручили чистить сурьезных мужиков... Кричать-то кричала, а Андрея за рубаху держала, чтоб беды не наделал... Андрей в гражданску ушел добровольцем в Красную Армию, ему восемнадцати лет не было, так он справоч­ ку выпросил в сельсовете, горячий был... И вот увезли у нас все. Ночь пришла, легли спать, а сами молчим все и думаем, дума­ ем — про то, как дальше жить. Полночь уж. Господи, давай поспим... А нету снов. Арину Васильевну Татарникову Перекос застал в солидные лета, ей было сорок пять лет. Набедовалась в жизни — отец ее, Ка- мышов, был сослан в Сибирь, жили в Тулу- не, молоденькая Арина прислугой служила у купцов, замуж вышла за Степана Татар­ никова; муж пошел на японскую войну, вер­ нулся, пожили, пошел на германскую, вер­ нулся, пережили гражданскую. Только вош­ ли во вкус безбедной крестьянской жизни, как стали теснить Татарниковых налогом. Срубил Степан Татарников однопоставную мельницу, ее отобрали, забили крест-на­ крест гвоздями. — В тридцатом, — рассказывает девя­ ностодвухлетняя Арина, — навалились и враз все взяли: свиней, телегу, таратайку, землю, корову. В бане ютились, пережидали беду. Степан скоро помер, не вынес горя. Судариков Иван Александрович, брян­ ский, жил в Куйтунском районе. В 1929 го­ ду позвали Ивана Александровича в сель­ совет. — Я член сельсовета, зовут — иду. Пове­ ли нас. Кулачить будем, говорят. Пришли. Старик слепой и старуха. Взрослый сын и жена его. Четверо ребятишек. Ясно запом­ нил всех. Один конь был — взяли коня, корову и нетель увели, хлеб выгребли. Уехали на их телеге. Деревня наша Минга- туй называлась... В том же году я уехал в Новый Брод, стал секретарем сельсовету