Сибирские огни, 1989, № 7

— Ну тебя, Гаврила Никитич, подальше е твоими деньгами,— и сунул все, до еди­ ной бумажки, хозяину, ушел со двора и бо­ лее не нанимался к Гавриле. Как отнеслось Афанасьево к размолвке? — Деревня осудила батрака. Зазорным счи­ талось обращаться с жалобой за пределы общины, потому холодок людского отчуж­ дения дохнул на Михаила. История эта, согласитесь, не хрестоматий­ но высвечивает эпоху. В истории этой, как в своеобразном фокусе, отразилось старо­ давнее: уничижительное отношение к себе бедняка и нежелание тяжбы,— и новое на­ шло также выход: проснувшееся самолю­ бие и благородное неприятие неправедных денег. Хоть с какого боку зайди — хозяин вы­ глядит в ней, в этой истории, традиционно несимпатичным, мироедским, а работник, пусть и наивный он и нерешительный, вызы­ вает теплые чувства. Я уж и не говорю о классовых категориях, которыми привычно орудуют публицисты, стоит им услышать тривиальный сюжет о хозяине-сквалыге и увальне-батраке. Вот то же Афанасьево. В самый разгар н э п а никто в Афанасьеве не нуждался в одежде или в пропитании, кроме— по сло­ вам Непомнящих — четырех или пяти бат­ раков из невезучих семей (сам-то Михаил потерял рано отца-кормильца, поэтому вы­ билась семья из колеи).. Но потаенно, а под­ час открыто выступал на передний план быт, деготная его сторона. Религия более не сдерживала нравы, дети начали вступать в пререкания со старшими, ссорились соседи и призывали к управе тулунских судей. Сохранилось крохотное свидетельство в архиве, как не могли сообща найти истину родные брат и сестра, и общество вынужде­ но было прибегнуть к крайней мере — вме­ шательству. Потрясла Афанасьево крова­ вая трагедия в семье Брусникиных. Нико­ лай, сын, зарубил отца, тот пилил отпрыска: плохую-де невесту сыскал Николай. А не­ веста была хоть куда, Валька Травникова, из крепкой и хозяйственной семьи. В Никитаеве видная деваха Наталья С-на, рано поутру выйдя за ворота, увидела де­ готь, обильно выступивший на плахах. Содрогнувшись приговору, Наталья отыс­ кала в конюшне вожжи, незаметно ушла в березник и повесилась. Гибель ее никитаев- цы восприняли как должное и пережили быстрее, нежели афанасьевцы пережили по­ ступок Михаила Непомнящих, искавшего чужой защиты от притеснений кулака. В это же время надолго повергло в недо­ умение Евгеньевку таинственное исчезнове­ ние Марии Казакевич, матери Пахома К а­ закевича. Баба Мария, как звали ее односельчане, была неунывна и востра на язык, и однаж ­ ды при народе огрела соседа кличкой «Ог- ляк»!' Старики прицокнули восхищенно языком и утвердили новое прозвище. Через два месяца баба Мария бесследно пропала. Пошла в гости в Байкал — так называлась деревня неподалеку от Евгеньевки, недол­ го гостила и пошла домой. В Байкале ее ' Огляк по-белорусски означает примерно то ж е, что недотомыка по-русски. У Владимира Д аля — недомыка, а у нас, в Восточной Сибири, недотомыка. чинно проводшш, а в Евгеньевке не ждали скоро Марии н сразу не хватились. А когда хватились, баба Мария растворилась в чер­ ных лесах; ни голоса, ни паутинки. Пахом поднял Евгеньевку, прочесали опушки и чащобу, лес молчал и тайны не выдавал. Догадки плодить евгеньевцы не за­ хотели, Огляка подозревали недолго (какой спрос с недотепы); но Пахом узрел в не­ объяснимом исчезновении матери предзна­ менование невиданных бед и испытаний. Позже, когда по окрестным селам летала на сытых конях кардойская банда, вспомни­ ли о Марии и поставили в связь с кардой- скими молодцами исчезновение дерзкой женщины, но скоро отказались от фальши­ вой версии. Разные по масштабу и природе своей со­ бытия и явления глубинно прописаны в той эпохе, не поддаются они буквальному тол­ кованию; и я не рискну выносить приговор прошлому еще и потому, что гибельные и иные примеры умножатся со временем... В 20-х годах шла в наших деревнях поте­ ха из-за девок. Так Наталья С-на стала жертвой деготного обычая, транзитом въехавшего из дореволюционной деревни, но одновременно читатели обязаны отме­ тить высокую трагедийность поступка юной Натальи С-ной: так переживать — до отре­ шения себя — за честь свою погубленную умели, может быть, только раньше. Ну а как, решившись жить, мыкала новое свое состояние обманутая девушка! — З а ­ муж ее молодые парни не брали. В Пороге жила деваха Анна Г-а, обещал сосватать ее парень по имени Григорий. И не сосватал. Осталась Анна одна, парни на нее уже не смотрели, подружки сторонились. Пять лет ждала Анна судьбы, то есть вдовца. До- ждалась-таки. В Никитаево закрепился дурной обычай травить старых дев. Двадцать три — двад­ цать четыре года стукнуло девушке, жениха не нашлось — считай, конец света. А если она некрасива и с причудой (кошек лю­ бит) — быть ей предметом злого внимания: в колодец глины насыпят, бадью поднимут на трубу печную. А то окна выхлещут... И не в рождественские дни, когда калядо- ванья идут чередой, и тут хочешь не хо­ чешь, а терпи насмешки и проделки, а в буднюю ночь зимы или лета. Не будем приукрашать и замужество, вначале счастливое. Пелагея Кузьминична Царева афористично передала правду о том замужестве: Во саду четыре дуба. А на дубу моя дубй. Лучше деверя четыре. Чем золовушка одна. Бытует в народе и такое поверье —- раньше замков, дескать, не держали на из­ бах. Оказалось то верным не для всех де­ ревень. В Евгеньевке, точно, подопрут пал­ кой дверь и в поле бегут. А заусаевцы и ни- китаевцы навешивали замки. Малым детям оставят в бане молоко и хлеба, а избу замкнут до позднего вечера. Кого же осте­ регались жители старых Заусаева и Ники­ таева? — А бродяг, нищих, которых стало много в период мировой и гражданской войн. До сих пор не забыты клички тех приблудных и обездоленных. Был, напри­ мер, Каталык, осевший в бане по-черному. Тогда бани ставили далеко от дома, зато