Сибирские огни, 1989, № 7

Не то было в Афанасьеве. В Афанасьеве задолго до революции явился пророк, свой же, местный. Пророк носил обыкновенную косоворотку, подпоясанную веревочкой, и любил подзудить соседей, выйдя с книжкой в руке на скамейку. — Живете вы скушно,— говорил пророк и ласкал книжку, будто в ней таилось от­ кровение. Звали пророка Семен Петрович Зарубин. — Я в плену японском понял, как надо жить, — говорил он. — Сойтись всем и со­ обща пахать землю, урожай тоже сообща убирать. Пекарню, как в армии, сделать, чтоб бабы возле печи не толклись с утра до вечера. Калачи, булки, шаньги — кто что желает. И баню общую сделать... Афанасьевцы, слушая речи Зарубина, в этом месте дружно смеялись: — Сумасшедший ты, Семен! Как можно голыми ходить сообща? Как можно угодить на всех чужим хлебом? Как можно без сво­ ей земли жить нескушно? Семен Зарубин сердился и повторял; — Я в плену понял — в одном бараке спасенье, поврозь —■гибель. По справедливости отметим — тогда, в канун Октября, немногие внимали речам Зарубина; но судьба этого человека, пле­ ненного японцами в Порт-Артуре и томив­ шегося на чужбине, тянула к нему бедо­ вых мужиков. Судя по дальним теперь отголоскам, Се­ мен Зарубин читывал социал-демократи­ ческую литературу, знаком был с «Мани­ фестом Коммунистической партии». Война с Японией, нелепая и кровавая, подстегнула самосознание мужика. Вернувшись из пле­ на домой, Зарубин скоро утратил вкус к земле, ушел в Тулун, попросился на желез­ ную дорогу. «Чему на флоте выучился?» — спросили его. «Слесарить», — отвечал он. «Грамотен ли?» Зарубин бойко прочитал страницу из псалтыря и написал заявление: «Грамотен, потому прошусь в рабочие». Тогда, видя его смекалку, дали матросу задание изготовить пассатижи к обговорен­ ному сроку, по чертежику, и не отступать на долю миллиметра от чертежа. Семен ушел сконфуженный; но знающие люди отыскали мастера-старика. Старик за 12 рублей (немалые по тем временам деньги) согласился изготовить пассатижи и взял раскулачивании села Заусаева, точнее сказать — в разоре. Н. Воронов был учителем заусаевской школы в роковые 29—30—31 годы. «О распаде «Смычки» при всеобщем и гласном одобрении — это явная выдумка. Услышав такое в тридцатые годы, можно было бы определенно сказать: «явная провокационная кулацкая вы­ думка». Вот что далее говорит Н. Воронов: «В с. Заусаево была парторганизация, состоящ ая из трех человек: Милковский Андрей — председа­ тель сельсовета, Попов — сторож с ж елезнодо­ рожного переезда и Денисов Прохор — рабочий строительства элеватора... коммунисту Денисову Прохору было поручено организовать в селе сель­ скохозяйственную коммуну». А далее еще более саморазоблачительные дета­ ли сообщает автор письма; «Ко времени 30-х го­ дов в селе имелось 165 дворов, в основной массе состоящих из зажиточных хозяйств. И вполне понятно, что расширять и укреплять коммуну бы­ ло трудно, учитывая, что партячейка была слабой и кулацкие элементы во всем брали верх. Сколь­ ко пришлось первым коммунарам пережить и пе­ ренести насмешек и злословия от тех, кто был против коллективизации». Письмо свое Н. Воронов подписал: «ветеран войны и труда». Ч уж ая рука, каж ется, водила его пером. слово с Зарубина молчать пять лет. Зару­ бин поехал в Афанасьево, продал нетель и на вырученные деньги купил пассатижи. Так он вскоре объявился мастером при железной дороге, ему положили приличную зарплату, дали казенную избу. Стал Зару­ бин наезжать в родное село по выходным дням, не уставал пророчествовать о наро­ доправстве, но бесило матроса скептическое отношение односельчан к провидению его. Разгорелась раз полемика, проще сказать— перепалка, кто-то донес властям, и попал матрос под гласный надзор'. Жаль, погиб Семен Петрович Зарубин, не успев испытать задуманного на излом. Я так думаю — первую коммуну в Тулунском округе организовал бы Зарубин, и еще воп­ рос, погибла бы она до срока или устояла. Люди, одержимые идеей, голову несут на плаху, себя отдают по капле делу, и дело побеждает. Надолго ли побеждает, по есте­ ству ли,— вопрос особый и трепетный. Но вот пример сибирской же прописки, и точ- нехонько по теме нашего рассказа... Адриан Митрофанович Топоров в 1915 году круто изменил свою судьбу — попро­ сился добровольно учительствовать в село Верх-Жилинское Косихинского района Ал­ тайского края, ходил на Колчака и снова работал в неказистой избе, источавшей по утрам — когда протоплена печь — листвен­ ничный запах. Как Пахом Казакевич и Филипп Жигачев из Евгеньевки или как Семен Зарубин из Афанасьева, он обуян страстью зажить по- новому, но, в отличие от тулунских мужи­ ков, Адриан был зело начитан. Речь не о Марксе, собственно, не о Ленине (их книги Адриан читал в пору ученичества, из-под полы, правда, но с карандашом в руках)—■ знал Топоров основы естествознания и фи­ лософии, бухгалтерский учет и агрономию, он обладал гибким умом, видел перспекти­ ву. Он был в начавшейся эпохе не героем «на час», а кропотливым работником, гото­ вым шаг за шагом отдаваться затее и дово­ дить ее до ума. Уже в 1920 году фантазеры-энтузиасты из Верх-Жилинского под явным влиянием учителя создали коммуну «Майское утро». О коммуне-то я и хочу рассказать, особен­ ная она была. Если в наших селах выписы­ вали по одной газете на крестком или сель­ совет, то в «Майском утре» на полках не залеживались журналы по сельскому хо­ зяйству, ходили по рукам книги Докучаева, Костычева, Вильямса. При керосиновых лампах коммунары «Майского утра» создали подлинный уни­ верситет культуры на селе, равный которо­ му по глубине влияния на человека не уда­ лось повторить ни тогда, ни пятьдесят лет спустя. Ни в Сибири, ни в Европейской России. Да, так оказалось. Единовременно рож ­ дались и умирали коммуны по всей Сибири, а «Майское утро» листало привычно к а­ лендарь и крепло год от году. Читая книгу «Крестьяне о писателях», можно восхититься исполненными мудрости речами крестьян, судивших непредвзято отечественную и мировую классику, можно ‘ Этот рассказ записан со слов ветерана кол­ хоза им ени,Зарубина, а потом имени Кирова,— Николая Илларионовича Белова, у р о ж е н ц а села Афанасьева. ‘