Сибирские огни, 1989, № 7

— Не бойся,— сказал я.— Это хорошо, что лопнул. Заживет теперь быстрее. Один уже зажил. Наутро мать сходила за соседкой Клавдией, и они вдвоем перенесли меня в огород. Лежанку мать устроила между морковной и луковой грядками. Клавдия шутила, широко растягивая в улыбке толстые губы: — Ну, Иван! Прямо: «во саду ли в огороде...» — только с девицей гулять! На доски мать положила старую овчину, под голову — подушку из пера, сверху укрыла меня шубой. И впрямь хорошо! Воздух свежий, с чуть уловимой горчинкой ого­ родной зелени. Утреннее солнце теплыми мягкими лучами приятно щеко­ чет лицо. Над головой, вместо так надоевших потолков, бездонная голу­ бизна неба с редкими белыми облачками. И, если вглядеться в него, мно­ го еще чего, кроме облаков, можно увидеть там. Вон, в невообразимой вышине, ранний коршун ходит кругами. Чуть в стороне от него мельте­ шит горстка чаек, куда-то свой путь держат... Пара гусей, с чуть донося­ щимся гортанным криком, вспыхивает в алых лучах низкого солнца. А вокруг прямо-таки какое-то сумасшествие: чириканье воробьев, щебет ласточек, тявканье, кудахтанье, стуки-перестуки. Не видел и не слышал я и десятой доли всего этого через свое окно. Н если собрался я умирать или, вернее сказать, смирился с близкой смертью, то ничто вокруг не думало о ней — Жизнь ликовала! И какое ей было дело до ме­ ня... Вскоре привык к новой обстановке, притупился интерес к окружаю­ щему. Д а и не до него стало... Карабкаясь все выше по небу, солнце быстро раскалялось и стало жечь лицо, а под шубой образовалась пар­ ная. Я сбросил ее. На какое-то время стало сносно. Но вскоре раска­ ленный шар стал пропекать всего. Некуда было от него деться. Переползти под тень прясла я не мог, позвать на помощь было некого. Мать, оставив подле изголовья на­ крытую подсолнуховыми листьями кринку с молоком, хлеб, яйца в узел­ ке, ушла на работу. После бесплодных попыток как-то защититься от солнца, сказал ему в отчаянии: «На — жарь! Жги! — Перевернувшись на живот, подста­ вил ему спину: — Ее вот! Сожги!! Болеть все хочет... Вот и дай ей боли!» Но, к моему превеликому удивлению, спина будто обрадовалась жгучим лучам: расслабилась, зачесалась легким, приятным зудом, как заживающая рана... На подложенные под лицо ладошки из уголков губ потекли слюнки от наслаждения, от ни с чем не сравнимого ощущения радости тела. Не спал всю эту ночь, а тут, неожиданно для себя, заснул сразу и крепко. Проснулся от нестерпимого жара. Солнце пылало в зените, прожи­ гая спину, словно паяльной лампой. Пошевелился — коркой сухой и больной стянуло ее. Стал переворачиваться: поначалу на бок, потом спиной на овчину... и чуть не закричал от боли. Сползла там, наверно, у меня вся шкура и я поджаренным мясом влип в колючую шерсть овчины. Лежал, кажется, целую вечность, боясь выдохнуть схваченный пол­ ным ртом воздух. Боль чуть успокоилась, стало возможно дышать... Солнце, наверное, все лучи свои жгучие вперило в меня, озлившись за что-то... «Ну, что ты?! Кому я худого сделал?! За что так казнишь?! —Охватило такое опять отчаяние, открыл во всю ширь глаза на черный диск.— На! Ослепляй! все равно мне...» Сам себя не слышал, но, вероятно, кричал, потому что откуда-то от прясла тонкий детский голосок отозвался: — Дядька Ваня! Вы чего? Кого зовете? Витьки Клавдииного будто голос. Скосил глаза на прясло, ничего не вижу — черно в них. — Это ты, Витька? Перелазь сюда. — Уши драть не будешь? , ■ 99