Сибирские огни, 1989, № 7
Оживленный, какой-то свеже-сверкающий весь, пропахший полевы ми дорогами и ядреным духом конторской нарядной, он начал еще с по рога: — Ну, Иван Егорович! Не ожидал от тебя! Такой молодец и под дался какой-то хвори! — Голос звучный, бодрый, давно в нашей избе не звучало такого. Он прошел, сел на табурет у койки, пожулькал пальцами мой ло коть, погладил по плечу; — Не гоже! Сейчас каждая пара рук дороже золота нам. Подво дишь, Иван Егорович! — Посмотрел на меня вприщур: — Ну, хвались или жалуйся... Говори: помочь чем? У меня в горле запершило от такой его заботливости. — Ничего не надо. И без меня у вас хлопот... — А ты говори, говори,— поощрил он меня. — Вот с дровами в эту зиму не знаю, как мы будем? В прошлом го ду вдвоем с матерью заготавливали. А теперь — видишь, не помощник я ей. Он чуть заметно прихмурился: — Трудно обещать. Обнадежить... Это такое дело... Посоветуемся на правлении. Д а ты не думай об этом.— Он снял с запотевшего лба по ношенную форменную фуражку сына, стал махать ею у себя перед ли цом.— Затхлость у тебя такая тут! На улицу бы тебя, на свежем воздухе лежать. А?! — Посидел молчком, или ожидая каких других моих просьб, или припоминая, что еще он принес, чтобы ободрить меня, да забыл вот. И, вспомнив вдруг, тряхнул головой, заулы б ался :— Ты, стало быть, не шибко! Не унывай! Старуха, мать моя, в прошлом году совсем ведь со боровать собралась, а ныне — конем не стопчешь! Главное, не думай ни о чем. Ешь, пей, поправляйся.— Он легонько прихлопнул ладошкой по моей груди.— Урожай нынче добрый ожидается. Хлеба кило по три, ду маем, на трудодень... Мать-то у тебя все лето на хороших трудоднях. Ты вот только... — он запнулся, не договорив, поглядел на меня вдруг как-то недоверчиво.— Мать твоя по народу, слышал, на меня вроде бы... Буд то, когда за дровами ты мне... и спину сломал... Так я же не посылал... — Ну зачем? — Я не знал, как выйти из этого неловкого положения. И надо же было матери сказать такое! Ведь не подставлял же он меня и вправду под то бревно.— Не слушайте никого. Пустое говорят! Он поднялся; — Ну, поправляйся. И не думай ни о чем,— посоветовал еще раз. — А насчет дров, поговорим на правлении... Из всех его советов один показался мне не только дельным, но и вы полнимым. И когда.вечером вернулась с работы мать, я сказал ей: — Вынесла бы меня на улицу. На завалинку хоть. Может, лучше мне на солнце, на вольном воздухе станет. Мать оживилась; — И верно ведь! Как мне самой на ум не пало?! На воле-то сейчас такая благодать! Где бы тебя там устроить? — Она, стоя посреди избы и приставив пальцы к подбородку, задумалась.— Постой-ка! Зачем на завалинку?! — Она обернулась к полатям; — Вот самое, что и надо.. Сниму доски и такую тебе кровать из них сооружу! Мать не терпела просветов между замыслом и его осуществлением Она тотчас сняла несколько досок с полатей и устроила в нашем неболь шом огородике подле избы лежанку. С койки я уже не поднимался. На спине у меня было два нарыва один прорвало несколько дней назад и он уже подживал, во всяком слу чае, не болел так сильно, второй — только назрел. Я ничего не говорил о них матери, чтобы не слышать ее охов да ахов. И когда она, подсунув под спину руки, хотела поднять меня, чтобы перенести в огород, нарыв лопнул, смочив ей руки. Она отступила от меня и села на табурет, оробело смотря на свои испачканные руки.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2