Сибирские огни, 1989, № 6

с этой точки зрения, деяния обоих пушкинских героев оказываю тся и с т о р и ч е ­ с к и б е с п е р с п е к т и в н ы м и . И потому оба они и с т о р и ч е с к и о б р е ч е н ы . Что и обнаруж ило себя в страшной развязке истории, рассказанной в «Путешествии», и в менее страшной — в «Анджело». «Судьба не позволила ему исполнить его предначертания,— сообщил о помещике автор.— Он был убит своими крестьянами во время пож ара». И Андж ело его нововведе­ ние стоило бы головы, не заступись за него перед Д уком отвергнутая им М арьяна и И забела, на которую он покусился. Но, конечно, историческая обреченность обоих героев — вещь слишком очевидная дл я того, чтобы оказаться главной, ради которой Пушкин взялся бы за перо. А вот не­ соразм ерная тяж есть постигшего каж дого из них возмездия напрямую там и там св я за ­ на с художественной идеей. «Он был тиран,— сказано в пушкинском «Путешествии из Москвы в Петербург» о помещике, убитом своими крестьянами,— но тиран по системе и по убеждению, с целию, к которой двигался он с силою души необыкновенной и с презрением к человечеству, к о­ торого не дум ал и скрывать». Ну, а каков Анджело? Случайно ли, что автор, окрестив «жестоким» закон, извле­ ченный из глубокой древности Дуковым наместником, не назовет так самого Анджело? «Угрюмый», «суровый», «надменный», «злобный»... Правда, И забела, пытаясь смягчить сердце Анджело, воспринимает его как «ж есто­ косердного блюстителя Закона» и после, негодуя, расскаж ет брату о том, что посмел ей предложить «тот грозный судия, святош а тот жестокий». Но ведь это И забела, а не авю р... Правда, и Д ук сперва будет обдумывать, как наказать ему «жестокость и обиду», а позж е захочет воздать по заслугам «злодейству». «Злодей» — так и назван в конце по­ вести Анджело. И опять-таки — это, скорее, не автор, а Д ук так его называет... «Закон не умирал, но был лишь в усыпленье,/ / Теперь проснулся он»,— ответит Андж ело на резонный довод Изабелы , что до сих пор за преступление, подобное брат­ нину, никого не наказывали. Случайно ли, снова спросим мы, что этим ответом он оче­ видно перекликнется с авторским описанием состояния государственных дел при Дуке: «В суде его дрем ал карающий Закон, // Как дряхлый зверь, уж е к ловитве не способ­ ный»? Наверное, все-таки не случайно. Ведь перекличка выявляет такую важную для понимания натуры Анджело его черту, как н р а в с т в е н н о е б е з р а з л и ч и е , с к а ­ ким он восстанавливает в своих правах в м е с т е с необходимыми, нужными обществу законами дремучую древность. То есть не данный, не именно этот закон, который соответствовал бы его цели и убеждениям , открывает и внедряет в общество Анджело. Он ож ивляет его вместе с другими, которые нашел «в громаде уложенья», готовый стать строгим блюстителем всех записанных там законов, в т о м ч и с л е и этого. Вот почему автор не назы вает своего героя «жестоким». Вот почему и мы не назо­ вем его так. Или, учитывая его действия, а не его душевные побуждения, скаж ем : Анд­ ж ело ж есток п о н е в о л е — пойдем и в этом за автором, который вот как отозвался о мерах наместника по восстановлению правопорядка в городе: «Так Андж ело на всех на­ вел невольно дрожь». « Н е в о л ь н о » ! Ч то это так и есть, покаж ет сам Анджело, сказавший своим помощникам: «Пора нам зло пугнуть»,— о чудовищном смертоносном законе, который он «на свет пустил для исполненья». Н е «устрашить», не «застращать», но всего лишь — « п у г н у т ь » и чем — с м е р т ь ю ! А ведь Андж ело постоянно, так сказать, пребывает в образе, определен­ ном созданной им самим репутацией. П оддерживать ее, как уж е было сказано,— смысл его существования. А это значит, что он всегда взвешивает и обдумывает каж дое свое слово. В частности, обдуманы и взвешаны им и слова напутствия помощникам, из которо­ го мы пока что привели только первую фразу. Уже одно только его напутствие показы ­ вает, сколь искусен в риторике Анджело, истинный в этом смысле сын своего времени —. эпохи Возрождения, которая особо ценила красноречие: Пора нам зло пугнуть. В балованом народе Преобразилися привычки уж в права И шмыгают кругом Закона на свободе, К ак мыши около зевающего льва. Закон не долж ен быть пуж ало из тряпицы. Н а коем, наконец, уж е садятся птицы.