Сибирские огни, 1989, № 6

п р а в д а , Пушкин писал об этом, исходя из юриспруденции своего времени. А дейст* вие его повести происходит в средние века, когда законодательство было еще туго пе­ реплетено с религией, сурово осуждавш ей человеческие пороки и слабости. Но, судя по всему, средневековому городу Д у к а не приходилось сталкиваться с подобной уж асаю ­ щей жестокостью . Во всяком случае, по свидетельству автора, «такого приговору / / в том городе никто не помнил, не слыхал». Ч то в этом нет насилия над историей, доказы вает то обстоятельство, что специально занимавшиеся этим исследователи тож е не помнят «такого приговору» — не смогли сыскать его в законодательстве средних и более древних веков. Мы имеем дело с худо­ жественным вымыслом, по которому такой закон когда-то сущ ествовал: «Угрюмый Анд­ ж ело в г р о м а д е у л о ж е н ь я // О ткрыл его». Но что подобный вымысел не расхо­ дится с историей, показывает разговор Андж ело с И забелой, взявш ейся хлопотать за своего брата Клавдио, чья возлюбленная, которую он готов назвать женою , оказалась беременной,— достаточное для Андж ело основание, чтобы приговорить Клавдио к смерти. «Простить? — переспрашивает И забелу Андж ело,— что в мире хуж е // Столь гнус­ ного греха? Убийство легче». «Д а»,— согласна с ним И забела, которая готовится к пост­ рижению в монахини. Точнее — согласна и одновременно не согласна с ним: «Так судят в небеса.х, но на земле — когда?» «Убийство легче» потому, скорее всего, что оно есть нарушение шестой библейской заповеди. В то время как «не прелюбодействуй» — седьм ая по счету. Но — «так судят в небесах» те, кто вовсе не ж аж д у т немедленной земной кары . Они обрекаю т грешника на вечные муки после его смерти, оставляя, как известно, для него возможность чисто­ сердечного покаяния при жизни, которое в состоянии очистить и возродить его душу... «Анджело» был напечатан в апреле 1834 года, как раз тогда, когда Пушкин пре­ рвал работу над рукописью, которую позднейшие публикаторы назвали «Путешествием из Москвы в Петербург». А начал Пушкин работу над ней в декабре 1833-го, то есть спу­ стя два месяца после того, как закончил «Анджело», В 1835-м поэт снова вернулся к р у ­ кописи, написал еще одну главу, но «Шлюзы» — главу, заключающую в себе повество­ вание о неком помещике, которое стоит здесь пересказать, он создал именно в тот мо­ мент — между окончанием «Анджело» и его первой публикацией. «Сделавшись помещиком двух тысяч душ , он нашел своих крестьян, как говорится, избалованными слабым и беспечным своим предшественником». «В балованом народе Ц Преобразилися привычки уж в права»,— словно вторит это­ му Анджело, сетуя на положение дел, оставленных ему его «предобрым» предш ест­ венником. Замыслив исправить нравы, помещик из пушкинского «Путеш ествия» отобрал у крестьян вообще всякую собственность, ввергнув их в полное и беспросветное рабство; «Мучитель имел виды филантропические. Приучив своих крестьян к нужде, терпению и труду, он дум ал постепенно их обогатить, возвратить им собственность, даровать им права». И А ндж ело нелепо-чудовищен, навязы вая сограж данам давно изжитые, дремучие нравы. Оба они нелепо-чудовищны, потому что оба д и к а р с к и — в самом прямом зн а­ чении этого слова — относятся к современности и к современникам, отвергая нравствен­ ные накопления человечества, то есть попирая цивилизацию. Ведь цивилизация — это не уровень научных знаний и технических новшеств, отли­ чающий данный исторический период. Основательность такого отличия весьма сомни­ тельна, его зыбкость становится особенно очевидной, когда вдруг обнаруж ивается, что предки уж е знали то, чем потомки гордятся как собственным открытием. Ц ивилиза­ ция — это уровень знаний о с е б е человечества на данном отрезке истории, это н рав­ ственные границы, в каких проявляет себя человечество на данном историческом этапе. И поскольку, как было уж е сказано, нравственное совершенство предела не знает, по­ стольку с новым витком истории оно способно нарастать, обогащ ая нравственный опыт человечества, сообщ ая цивилизации поступательный характер. Так, к примеру, рабство, которое в древности никого не уж асало, изжило себя, когда было осознано, что оно оскорбляет человеческое достоинство. Так и вмеш ательство закона в частную жизнь человека тож е было со временем отвергнуто как несовместимое со свободным волеизъ­ явлением человека.