Сибирские огни, 1989, № 5

— Пошел ты, знаешь, куда! — взрывается тот. — Я же тебе сказал — однообразие! Я бы и твою рожу сменил на другую. Так она мне на­ доела! — А твоя рожа, ты думаешь, мне не надоела? — Эй вы, печенеги!— стучит Тавка кулаком по столу.— Кончайте базар! «Тоже мне, звеньевой выискался! Себя считает умным, а других ду­ раками. Знал бы, как ловко я от его имени тяну деньги с подельников», — мстительно подумал Бурый и от этой злорадной мысли ему стало лег,- че. Игорь поднялся, хлопнул Бурого по плечу — не обижайся, мол, и вышел из будки. Тавка с Бурым последовали за ним. Со стороны столо­ вой появился Фонарь. — Опять, наверное, бегал мышковать, — говорит Бурый. — Такого бугая легче убить, чем накормить. Уйди с ним в побег — он и тебя заха- вает. А потом скажет, что перепутал с куропаткой. Глаза у Фонаря веселые. Много ли человеку надо. Набил желудок — и доволен. Корми его хорошо в колонии — он и на свободу не захочет. Что ему там делать? Снова белье во дворах с веревок снимать? Был тут у них один. Сидел за бродяжничество. Подошел ему срок выходить, а его найти нигде не могут. Сутки искали. Нашли на чердаке барака. «Не пой­ ду! — заявил он.— Дома у меня нет, родных нет. Нечего мне делаиь на свободе!» И пришлось контролерам силой выпроваживать его за ворота. Вот ведь какие дела. Одни за свободу готовы все отдать, другие боятся ее как огня. Тавка давно заметил, что, когда он мечтает, работа не кажется такой утомительной. Мозги работают в одном направлении, а мускулы — в другом. То мысленно он представит Новосеверск, а в нем — родных, знакомых. То с Ольгой поговорит. Приятно. А потом спустится на землю— и в душе тоска смертная. Хоть не спускайся. Но и мечтать все время— то­ же тяжко. Они — там, ты — здесь. Бывает, порой, так намечтаешься — плакать хочется. Раньше этого не было. А последнее время какая-то боль появилась в душе, надрывистость — так и ноет, так и скулит серд­ це. Вот и вагон загружен. Точно они подгадали. Наступило время съе­ ма. Паровоз маневровый тут как тут. Бригады одна за одной направ­ ляются к вахте, торопятся. В барак все же приятней идти, чем на работу. Какая бы она ни была — тяжелая или легкая, а название ей одно — под­ невольная. У ворот вахты толпа. Слышны смех, ругань. А конвоиры не спешат. — Побег, что ли? — спрашивает кто-то. И действительно, что-то случилось. Возле груженых вагонов, подтя­ нутых паровозом к выходу, бегают солдаты с собаками, офицеры. Но вот состав тронулся. Однако не к воротам, а назад в зону, к стрелке. Тут уж и дураку стало ясно, что в вагоне кто-то есть. Только в каком? Паро­ воз маневрирует взад-вперед. Вагоны то отцепляются, то сцепляются снова. Наконец, за стрелкой остается один вагон, по-видимому, тот са­ мый, искомый. Солдаты с собаками бегут к нему, забираются по эстака­ де наверх. Начинают обследование. Собаки надрываются от лая, как бы подтверждая; здесь он! здесь! Осужденные, утомившись стоять у вахты, расселись на бревна, на сугробы. А кто просто присел на корточки. Хорошо хоть метель успокои­ лась и мороз под вечер ослаб. — Ну и дурак! — ругает побегушника Малина.— Собаки за версту человеческое дыхание чувствуют, а он додумался в вагон забраться. — Конечно, дурак! — поддерживает его Интеллигент,— Вот если бы он в целлофановый мешок забрался, да изнутри его сжал, чтобы воздух не выходил, тогда другое дело. Вдруг мужики оживились, повскакивали со своих мест. — Ведут! Ведут! — послышались голоса.