Сибирские огни, 1989, № 5

рят, когда кричит ворон— быть беде. Но беды не случилось. И даже нао­ борот. Тавка видел Ольгу во сне, разговаривал с ней. А Яшка — ручной ворон. Наверное, поэтому вместо бед он стал предсказывать радость. Яшка стар, мудр, видел многое и многих, и Тавке иногда кажется, что он у них в колонии просто в командировке. Для полного понимания лсизни ему не хватает только мира уголовников. Вот он й обосновался у них, чтобы познакомиться поближе. ГЛАВА 20 Метели ровно взбесились. Где-то за горизонтом они берут разбег и несутся в тайгу, стремительные и злые, свистя, как соловьи-разбойники. Вокруг ничего не видно в метельной карусели. Колонны осужденных идут на ощупь. Идут потому, что где-то рядом конвой. Фигуры конвои­ ров то появляются из туманного вихря, то вновь исчезают и служат осуж­ денным ориентирами. Удивительно, как сами они находят дорогу. Но вот на короткое время метель успокаивается. Дышать стано­ вится легче. Из-за туч выкатывается солнце — низкое, худосочное. Но и его скупого света достаточно, чтобы вокруг все ожило, засияло. Бригада погрузки только что пришла в рабочую зону. Мужики си­ дят в будке, отогреваются. Скоро должны подать вагоны. Перед самым выходом на работу им в барак принесли почту. Бурый сидит у печки и смотрит на всех ненавидящим взглядом — будто бригадники виноваты в том, что его сожительница, с которой он переписывался, вышла замуж. Об этом он прочел в письме. А неделю назад Бурый стал обществен­ ником. Оправдываясь перед бригадниками, хотя его никто не обвинял, он говорил: «Тяжело бабе одной, ведь у нее ребенок. А тут, может, на поселение вырвусь. Вызову ее. Все не будет страдать без мужика». Тав­ ка слушал его и диву давался: «Надо же, какой любящий и заботли­ вый. За чужого ребенка переживает. Кто бы подумать мог. Нет, тут что- то не то»,— не верил ему Тавка. И был прав. Никакой жалости и люб­ ви к сожительнице у Бурого не было. А переживал он разрыв потому, что на ее имя Тавкины подельники, Лешка с Игорем, ежемесячно высы­ лали по пятьдесят рублей. Бурый ведь тогда не расстался со своей затеей потянуть с Тавкиных подельников и, выждав, когда после его разговора с Карзубым прошло достаточно времени, решился все-таки и написал одному из них письмо от имени Тавки, пригрозив выдать, если те не бу­ дут высылать деньги. Получателем сделал свою сожительницу, наказав ей до его прихода не тратить ни копейки. И вот такая осечка. Тяжко ему сейчас. А что поделаешь. У людей любовь, семьи рушатся — и то ничего. Если подсчитать, так, пожалуй, каждый третий получил отставку от своей любимой или жены. Для кого-то это было большим ударом. А кто- то к этому был безразличен. Дороже свободы, считают они, ничего нет. И если свобода потеряна, то стоит ли плакать о какой-то там женщине. Неволя — она все чувства съедает. Но у Бурого дело посерьезней. На нарах Блям-блям на колокольне рассказывает бригадникам ко­ лымские анекдоты. Мужики ржут, как молодые жеребцы. А Бурого еще больше коробит от этого смеха. Тавка тоже получил письмо. От Ольги. Она пишет, что их дочь На­ ташка, как две капли воды, похожа на него. «У нее уже и зубки все прорезались и она уже пытается выговаривать слово «мама». А вот с «папой» не знаем, как и быть,— читал Тавка и с головой погружался в счастье.— Скорей бы ты приезжал. Мы ждем тебя каждый день, и во сне с тобой разговариваем. Не забывай и ты нас. В предыдущем пись­ ме я спрашивала, что тебе выслать, но ты почему-то этот вопрос оста­ вил без внимания. Мы же понимаем, что тебе там тяжело. Не стесняйся. Проси, что нужно. Твои стихи мне очень понравились. Я даже девчон­ кам с факультета показывала их. Есть в них, по-моему, главное — твоя душа».