Сибирские огни, 1989, № 5

становилось стыдно перед самим собой. Прежние оправдания своей непу­ тевой жизни, которые он выдумывал для самоуспокоения, казались те­ перь беспочвенными и пустыми. «Все мои беды во мне самом,— прихо­ дил Тавка к выводу.— И, перестраивая себя, надо думать не о мелком ремонте, а о полной переоценке собственного «я».» А стихотворчество било из Тавки фонтаном. Те стихи, что он писал для себя. Старцев отправлял в письмах Ольге. Остальные, сочиненные по заказу за сигареты или сахар, отдавал заказчикам. Выйдя из кубовой, Тавка столкнулся с дневальным. — Надежда Ивановна тебя просила в школу Зайти,— передал тот. «Зачем я ей нужен?» — стал гадать Тавка. Но после ужина все-таки пошел в школу. Надежда Ивановна его уже ждала. — Здравствуйте,— улыбнулась она ему, как старому знакомому.— Вас и не узнать. Повзрослели, возмужали. Проходите,— пригласила На­ дежда Ивановна Тавку в один из свободных классов. В это время в коридоре появился Чума. Увидев Тавку, он сразу о-ще- тннился, но Надежда Ивановна, пропустив вперед Тавку, закрыла за собой дверь. — Дошли до меня ваши стихи,— приступила она сразу к делу. «Вот как!» — удивился Тавка, но промолчал. — Почитала я их и решила поговорить с вами,— продолжала На­ дежда Ивановна.— Не знаю, может, вы пишете и другие, но эти, что я прочла, ни в какие рамки не лезут. Плохие стихи. — А я разве горжусь ими,— возразил Тавка, решив не вспоминать, что у него есть и другие.— Каков спрос — таково и предложение. Ведь поэт — выразитель дум и чаяний народа. А мой народ — это мои товари- ши по беде. — Вы поймите меня правильно,— стала ходить по классу Надежда Ивановна,— то, о чем вы пишете, не стоит того, чтобы о нем писать. Тем более в таком романтическом духе. Разве можно воспевать грязь. Но другое дело, как вы пишете. А пишете, я скажу, вы неплохо. И вам надо писать. Вот поэтому я вас и пригласила. Пишите, не бросайте. Пишите о работе, о любви, о свободе. Пока они говорили. Чума то и дело заглядывал в класс — не о нем ли ведут беседу? — Вот еше один любитель поэзии,— усмехнулся Тавка, когда Чума в очередной раз заглянул к ним.— Ждет не дождется моих новых стихов. — Только из изолятора вышел,—^поняла Надежда Ивановна, о ком идет речь.— Пришел отметиться. Не человек — а горе. А во дворе школы его ждал Чума. — Нукась, нукась,— поманил он Тавку пальцем, как собачонку. Тавка подошел к нему. — О чем гутарили? — сощурив один глаз, приступил к допросу Чу­ ма.— Ну рожай, рожай. Мне давно интересно,— чуть не касался он Тавкиного лица своим носом. Его лицо было усыпано фиолетовыми точками — словно после каждого написанного предложения в классе под диктовку Надежды Ивановны он ставил точку не в тетради, а на своей физиономии. — Ам! — щелкнул неожиданно Тавка зубами, как Карзубый, вы­ кинув вперед челюсть, и так страшно завертел глазами, что. Чума от­ скочил от него в сторону. — Ха-ха-ха! — покатился Тавка со смеху — и бежать от Чумы. — Убью! Разорву! Уничтожу! — орал ему вдогонку Чума. Весь вечер Тавка думал о разговоре с Надеждой Ивановной. Слав­ ная женщина. Болеет за него. Побольше бы таких в колонии. Когда чувствуешь доброту и искренность другого человека, стыдно становится за себя. И наоборот, когда видишь, что все кругом врут, хоть и говорят правильные слова, то словно заражаешься этим. Ах, если бы с самого детства его окружали такие Надежды Ивановны! С этими мыслями Тавка и заснул, отключившись от мира блатного. А под окнами барака до полуночи кричал ворон по имени Яшка. Гово- 60