Сибирские огни, 1989, № 5

стал читать, то и вовсе глаза полезли к макушке. Ольга писала о том, что у них родилась дочь и что они ждут не дождутся его домой. «Милый мой, мы так соскучились по тебе, а тебя все нет и нет»,— читал Тавка последние строчки, и у него по лицу катились слезы. «Это же надо подумать: дочка у меня!» — кричала Тавкина душа. Ольгино письмо и известие о рождении дочери настолько потряслй Тавку, что не­ ожиданно для самого себя он начал писать стихи. Впрочем, стихи, еще больше высветившие его душу, пришли позже. А в этот вечер он снова и снова перечитывал Ольгино письмо. — Рады? — услышал Тавка голос начальника отряда за спиной. — Рад! — ответил Тавка.^— Только непонятно, как она меня нашла. — Сознаюсь, это я ей сообщил ваш адрес. — Вы? — вытаращил глаза Тавка.— Чего ради? — Чтоб тебе, дураку, здесь легче жилось,— первый раз за все вре­ мя позволил Маманин себе такую грубость. — Спасибо! — улыбнулся Тавка.— У меня сейчас такое настроение, будто я на свободу вышел. — Вот и будьте таким всегда,— пожелал Тавке Маманин.— А «до­ пингов» для поднятия жизненного тонуса предостаточно. Это не только письма от любимой. Но и — честная работа, чтение художественной ли­ тературы, участие в общественной жизни. — Ну, опять — снова да ладом,— не понравилось Тавке.— Честный труд, участие в общественной жизни... Будто других слов нет. Одно и то же каждый день. А где душевность-то ваша? — Ишь ты,— усмехнулся лейтенант Маманин,—душевность ему моя понадобилась. А для чего? Чтоб.я сочувствовал и сострадал вам? — Хотя бы и так,— сказал Тавка. — Сочувствовать и сострадать — не значит во всем соглашаться с вами и смотреть сквозь пальцы на все ваши безобразия. Я поставлен здесь не для того. Хотя в душе, может, и жалею вас. Да и как не жа­ леть. Такие мужики— и под автоматами! А на свободе столько дел, столько женщин плачут по вас! Слюнтяи! Тряпки! Вам плохо, так вы в отместку за это и другим плохо делаете. Разве вы вот. Старцев, не могли Ольге первым написать? А если и пишете, так читать нечего — одно нытье. Люди на смерть шли в войну и не ныли. А вам никакая опасность не грозит — и все сочувствия ждете, сострадания. Жалеете себя! Душев­ ности захотели! Не к себе жалости надо ждать, а самому жалеть других. Тогда, может, и вас пожалеют! И Тавка в какой уже раз задумался, во многом соглашаясь с началь­ ником отряда. И думы эти не уходили, как прежде, а еще больше усили­ вали собственное несогласие с его нынешней жизнью. И после памятного Ольгиного письма желание жить по-другому вызрело окончательно. Как по-другому — он пока не знал, но во всяком случае не так, как до сих пор. Колонийский мирок, окруженный колючей проволокой, стал ему тесен. Как расширить или хотя бы разнообразить его? Ответ пришел сам собой — книги. Колонийская библиотека хоть и небольшая, но в ней собраны почти все классики русской литературы. Правда, проза Тавке не очень-то по­ шла. Прозаические вещи требуют внимательности и терпения. Душевное же состояние Тавки — это постоянная взвинченность и нервозность. По­ этому как нельзя лучше соответствовали его настроению стихи. Как за­ метил Тавка, они успокаивают нервы, нежат душу, ласкают сердце. Этакая, своего рода, стихотерапия. Многих поэтов перечитал Старцев в колонийской библиотеке и на любое состояние души находил у них от­ клик. Сколько раз стихи выручали его из беды, смиряя в душе бури и гнев, наполняя нежностью и печалью, заставляли думать о родине, о матери, об Ольге. Стихи завораживали Тавку, проникая в самое нутро, и начинали жить в нем. Может быть, поэтому он и сам попробовал пи­ сать. Это показалось заманчивей и интересней всего того, что творилось вокруг. Когда он писал, то у него за спиной, казалось, вырастали крылья. Он словно парил над всеми и видел •{'О, чего не видели другие. И ему