Сибирские огни, 1989, № 5

надуть... А лицо — то ли от былой пьянки, то ли но другой какой причи­ не, грубое, как рогожа. Когда дневальный передавал сало Солодкину, то, конечно, не думал, что за ним следят. Сало через посредника попало к Мазепе. Тот, ничего не подозревая, как обычно, бегал по баракам, предлагая тряпки, чай и, конечно же, сало. Интеллигент, Малина и Бурый следили за его перемещениями и жда­ ли, кто же купит сало. Они хотели убить сразу двух зайцев. Во-первых — это дневальный, который уже приговорен. Во-вторых — Мазепа. Кро­ вушки он тоже много пососал из осужденных. Но пока Мазепа не продал сало, трогать его было нельзя, хотя руки чесались, жаждали крови. И вот, наконец, сало продано. И кому.— Карзубому! Он только что вы­ шел из изолятора и решил восстановить свои силы — а тут в самый раз и сало подвалило. Когда Интеллигент объяснил ему, что купленное им сало отмыто от плевков, Карзубого чуть было не хватил удар. Интеллигент, поняв, что он тут больше не нужен, испарился. Зато Карзубый дал волю накатившему на него гневу. Вначале получил свое Мазепа. Бил его Карзубый с Малиной и Бурым руками и ногами. Били до тех пор, пока не запросил пощады. Потом принялись за дневального. Понос, видя, как утюжат дневального, ни слова не проронил в его защи­ ту. Какой он ему теперь друг: таким салом угощал его самого. Ну не сукин ли сын! ГЛАВА 19 Лето — как долгожданная посылка, пришло — и нет его. Потом вспыхнула рыжим пламенем и спичкой сгорела осень. И снова зима. Ее злые тоскливые холода как-то больше всего соответствуют колонийской обстановке и воспринимаются осужденными как должное, как нечто обязательное, предписанное судом или прокуратурой. В тайге мороз, на зоне мороз. Хорошо хоть в бараке жарко. — Эх, скорей бы опять лето! — закатывает глаза Солодкин, подста­ вив тонкую шею под холодную струю воды из рукомойника. Летом Славке хорошо. Поймает пчелку, посадит на колено, держа за крылышки, и через минуту колено не узнать — распухнет, как мячик. Вот тебе — и освобождение от работы. — Ты, кролик,— толкает его плечом Тавка,— ну-ка подвинься! Они только пришли с работы. В кубовой не протолкнуться — каж­ дый норовит быстрей помыться. Тут же Малина, Бурый. — А почемуй-то я кролик? — спрашивает Солодкин у Тавки.— Уши, что ли, большие? — Потому, что дурак, — говорит Тавка. — Все мастырки на себе перепробовал. — А тебе-то что? — смотрит на него удивленно Солодкин. — Да дергай ты отсюда! — злится неизвестно отчего Тавка. Еще полгода назад людей, окружавших его, он воспринимал спо­ койно. Их выверты, отклонения порой даже смешили его, хотя и тогда уже в сердце закрадывалось что-то непонятно-тревожное, заставлявшее содрогаться при виде человеческой жестокости. Теперь же, однажды проснувшись со щемящей тоской в груди, Тавка ужаснулся вслух: — Господи, зачем я здесь! Как все противно! — Че, сон плохой видел? — усмехнулся Малина. — Цыц, змей поганый! — запустил в него валенком Тавка.— Тошно­ та-то какая! — повел он взглядом по бараку. Но вдруг в душе словно что-то оборвалось — и дышать вдруг стало так легко, как еще никогда не дышалось. Появилось предчувствие чего-то хорошего и радостного. И оно не обмануло его — перед самым уходо.м на работу Тавка получил письмо. Письмо было от Ольги. Он долго не мог поверить в это — вертел конверт так и сяк, разглядывал почерк и трепетал от волнения. А когда 56