Сибирские огни, 1989, № 5
— Вы что сонному человеку в бок тычете! Я буду жаловаться! — Жалуйся, жалуйся,— подталкивал его к выходу Красик. В колонии осужденные зовут между собой Федора Ивановича Кра сина Непобедимым. Федор Иванович любит играть в шахматы. И ни разу еще не проигрывал. — Кто в шахматы будет играть? — прямо с порога спрашивает Фе дор Иванович, заходя в тот или иной бардк. Соглашаются многие. — Ну, ходи! — расставив фигуры, предлагает Красик сделать пер вый ход. — А может, вы, гражданин начальник, первый пойдете? — Мне нельзя,— возражает Федор Иванович.— Я — советский солдат. А советские солдаты первыми никогда не нападают. — Шах! — объявляет противник.— Еще ход и — мат! — А я не буду ходить! — серьезно заявляет Федор Иванович. — Как это не будете? — огорошен противник. — А так! — выходит из-за стола Федор Иванович.— Я сам себе не враг. Вот если бы я не видел, что мне грозит опасность, тогда другое де ло. А сознательно идти на гибель я не согласен. Вот ты, пойдешь на запретку, зная, что в тебя будут стрелять? — спрашивает он против ника. — Что вы! — ежится тот. — Вот и я тоже, — заключает Федор Иванович. — Во дает! — падают со смеху болельщики. Красик считается самым знающим и добросовестным контролером. Во время своего дежурства он только и ходит по баракам, ловит кар тежников, спекулянтов и прочих нарушителей. От его глаз, говорят осужденные, невозможно укрыться. Вот и сегодня у него большой улов. Он тем более ценен, что просто узнать, где играют в карты,— мало, нуж но еще так накрыть картежников, чтобы атасник не успел предупредить их. Но сегодня атасника не пришлось «ликвидировать». Славки Солод- кина просто-напросто не оказалось на месте. Он объявился уже потом, когда картежников уводили. — Ну, вонючка!— орал на него Чума.— Если меня посадят на шесть месяцев, то я тебе, проститутке, нос откушу. В бараке после того, как увели картежников, на время стало тихо, пока не пришел завхоз. — Предупреждаю! — с места в карьер начал он выступать.— Кто сядет играть, того ждет то же самое! — тряс он над головой указатель ным пальцем.— Не позволим! — А где ты раньше был, Понос? — подошел к нему Тавка. Тавка видел, как Понос, пока шла игра, несколько раз заходил в ба рак, делая вид, что ничего не происходит. — Где еще можно быть с такой кликухой,— заржали мужики.— Конечно же, в уборной. — Я вам покал<у! — побагровел Понос. — Ну, раскрыли рукавички! Нашли крайнего!— вдруг откуда ни возьмись появился дневальный, друг Поноса. И засипел злобно, зама хал руками, как марионетка. ГЛАВА 18 Дневальный в бараке, или, как его здесь называют, шнырь, — ве теран колонии. Лет ему за пятьдесят. Мужик он болезненный, хилый. У него гноятся глаза и пошаливает печень. Ночью он будит всех своим громовым кашлем. Может быть, все эти недуги и сделали дневального сварливым и злым. Он вечно чем-то недоволен. В бараке его раздража ют смех, разговоры о свободе. На улице — погода. Это, так сказать, раздражители местного значения. В общесоюзном масштабе его выводят из себя космические корабли, ьчередовики труда, о которых каждый день пишут в газетах, говорят по радиб. Когда к дневальному приходит хоро- 56
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2