Сибирские огни, 1989, № 5
«Хорошо давать советы и делать выводы, глядя со стороны», ус мехнулся Маманин, когда жена ушла. Он тоже думал раньше: приеду в колонию, такие порядки наведу — по струнке ходить будут. Мигом всех перевоспитаю. А теперь так не думает. Скоро год как работает, а дис циплина в отряде только чуть стала получше. Правда, первые месяцы он больше играл в отрядного, чем был им. Делал строгое лицо — уголов ники, мол, чего с ними церемониться, покрикивал по поводу и бе.з пово да, совершал много ошибок. Лишь потом, когда узнал поближе людей, понял, что за каждым осужденным — не только преступления, а и судь бы—^ сложные, исковерканные. Взять того же Птицына. Война, блока да, детдом. Страшно читать об этом. А он все это пережил. Сильный че ловек. Энергичный, живой. А мозги набекрень. И жалко, и злость берет на таких людей. Или вот Старцев — своенравный, упрямый, но с ис каженным чувством собственного достоинства. В мелочах шепетилен, а в крупном — из чего в первую очередь складывается человеческое дос тоинство— этой шепетильности нет. В том, наверно, и беда его. Раньше он видел в осужденных только преступников, а теперь — и людей. Рабо та, конечно, сразу усложнилась, зато он стал вдумчивей и ответствен ней. Но удовлетворения все равно нет. Да и откуда ему взяться, есл'и за год, что он отработал, освободилось из отряда 12 человек, а десять из них были осуждены вновь. Двое — Криницын и Валов — даже вернулись в свой отряд. «Ну как же ты, Коля, так подвел нас! — стал Маманин отчитывать Валова.— Ведь мы на тебя так надеялись, верили тебе. А ты снова вер нулся». «Эх, гражданин начальник! Вам бы такую свободу, вы бы тогда по няли, почему я вернулся,— не чувствуя себя виноватым, начал рассказы вать Валов.— На работу не берут — нет прописки. Прописывать не прописывают — нет жилья. Три месяца я обивал пороги различных уч реждений— и все без толку. Ни денег, ни крыши над головой. Как пес бродячий. А тут, как назло, заболел. Хоть ложись и помирай. Пошел в больницу, а мне — от ворот поворот. Иди, сказали, по месту жительства. Бреду ночью по городу и думаю: как быть? А тут сберкасса на пути. Ну меня и осенило. Взял я какую-то подвернувшуюся под руку железяку и тресь по стеклу. Вошел внутрь, лег на стулья. А минут через пять при ехала родная милиция — сигнализация сработала. Так и спасли меня, дай бог им здоровья. И суд с пониманием отнесся к моему положению — осудил за хулиганство, а не за попытку к ограблению. Есть еше доб рые люди на свете», — вздохнул тяжело Валов и так укоризненно по смотрел отрядному в глаза, что у него перехватило дыхание. Вот и воспитывай их. А для чего и зачем, если они никому не нуж ны. Да, работка не из легких. Это тебе не дрова во дворе колоть. Вот только кто оценит ее. Осужденные? Пустые хлопоты. То ли дело было, когда он работал на заводе сразу же после школы! Перевыполнил план — о тебе и по радио расскажут, и в газете напишут. Все в доме знали, что Генка Маманин передовик. А здесь хоть разбейся — обще ственной оценки твоего труда не будет. Да и как его оценить? Может, когда-нибудь, этак лет через сто, когда исчезнет преступность, кто-то и напишет: «Да, поработали мужики, ничего не скажешь». Гена! Ты что там, уснул? — вышла жена на крыльцо. Иду! Иду! — спохватился Маманин и заьлагал к крыльцу, сметая на ходу рукавицей с валенок снег. ГЛАВА 17 Вот и закончилась еще одна трудовая неделя. Наступило, как и по ложено по календарю, воскресенье. Его не отнимешь, не вычеркнешь из жизни осужденных. Положено — отдай! Воскресенье дорого для осужденных не только тем, что в этот день им не надо идти па работу, но еще и потому, что в воскресенье в коло нии почти не бывает начальства, — за исключением дежурного по коло- 52
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2