Сибирские огни, 1989, № 5

Илья КАРТУЦЬИН РАССКАЗЫ ГОШЕНЬКА У ма не приложу, что тут можно поделать, как жить, как дышать, как говорить и двигаться, и смотреть телевизор, и обсуждать что-нибудь из газет, и накручивать бигуди, и выстаивать в оче­ реди, желая купить будто бы очень нужное, и примерять погоду к одеж­ де, одежду к настроению, настроение к самочувствию, к пищеварению, к давлению и снова к погоде, как готовить, стирать и срисовывать фасон, и выслушивать сплетню, и заводить будильник, глядя без улыбки в зер­ кало, и загадывать на лето..; Ума не приложу, как можно обманывать себя, длить и длить эту обычную жизнь, поставив на прошлом крест, будто каждый с любимым день и мгновение — это дом проклятого гуге­ нота, который надо метить крестом. И потом вдруг вынырнуть на поверхность жизни своей, судьбы, на ровную равнодушную поверхность водоема, который от бессилия можно назвать жизнью, можно и по-другому, не в этом дело, вдруг вынырнуть, глотнуть воздуха и понять наконец — жива, жива и океан жизни вокруг — и тут же без усилия догадаться — не выплыть, столько вокруг воды, такая толща безвкусной бездонной жизни — нет, не выплыть, и лучше б, наверное, было остаться там, там, в нереальной полумгле, в рассеянной ознобной прохладе и безумии, остаться там и чудесным каким-то спо­ собом остаться там навсегда, как Амфибия, да что там Амфибия, я со­ гласна быть водорослью, ракушкой, скалой, обломком мачты, песком — лишь бы быть — и быть там, откуда вытолкнула меня стесненная грудь, страх, глубина и напрасная надежда выплыть. Любовь моя и счастье мое, твержу я тихо, себя не слыша, себе не веря, любовь моя и счастье мое. Нет уже ни любви, ни счастья, может, и не было, скорей всего не было, обычная лав стори... Когда Гошенька был со мной, был моим, мне казалось, все нормально, так и должно быть, он со мной потому только, что ему удобно: бывает, кресло в кинотеатре покажется неудобным и встать и уйти тоже неудобно — так вот Гошеньке было удобно в обоих смыслах, но ведь это Такое относительное удобство, раз — и надоело тер­ петь, раз — плюнул и вышел — ушел. Ах, да все я с самого начала зна­ ла, чего тут и знать, кривилась внутренне, терпела, боялась говорить, боялась думать, он есть — и ладно, могло б и не быть. И даже наоборот, такая вот зыбкость, текучесть, необеспеченность завтра — нравилось поначалу, дарило какую-то подспудную чистую горечь, равноправие, будто по молчаливому взаимному соглашению, будто по договору, будто и ему и мне так удобней — господи, что за ересь! — и такая вот шаткость еще как бы служила оправданием того, что удовольствия хватались жадно, впрок, про запас, то ли конец света, то ли старость, то ли тюрьма, то ли болезнь, то ли еще какой бес заставлял нас хапать и хапать, жад­ ничать, транжирить, сорить. А может быть, просто молодость, нормаль