Сибирские огни, 1989, № 5

— Нет. — Врешь, сучонок. Попрыгай. Прыгаю, спички не гремят, лежат надежно. Они меня уже как бы не замечая, обсуждают весело, живо, даже с Д Р но виды и степень наказания, ласково и строго, оцениваюше взглядывая, как на барашка, богом назначенного на шашлык. — Ладно, сынок, таши пока службу... В сушилку зайдешь после ужина... Да по форме, по форме!.. — Разрешите идти! — Топай. — Стой. Автомат смазан? — Так точно. — Врешь. — Смазан... честно. — Покажи. — Да вы что... автомат!.. Не положено. ^ — Не знаешь, что делают с положенными... Давай автомат. Да не ссы, смазку глянем, вернем. Чего боишься-то, нужен был твои автомат — кто б тебя уговаривал — в торец и готов... Ну, быстро!.. — Не положено... Ладно, кончайте, автомат-то зачем... — Что ты, козел вонючий, целочку корчишь! Что, будешь стрелять. Говори, будешь стрелять? — Нет, стрелять не буду. — Смехота с тобой... Чего ж тогда — или туда, или сюда... Давай автомат. Да не ссы, смазку глянем... Я снимаю автомат с плеча, протягиваю, они переглядываются, как бы трезвея, как бы с новой веселостью взглядывая друг на друга, Минга- лиев лялькает в руках оружие, вдруг досылает патрон в патронник. — Ты что!.. — Стоять, сынок! Да не ссы, солдат ребенка не обидит. — Отдай автомат,— дрожащим голоском говорю я два слова, два жалких позорных слова, помнить которые предстоит теперь долго, очень долго, наверное, всегда. Мингалиев наставляет ствол мне в лицо, лыбится: — Грохнуть тебя, а, сынок, а, изменник Родины? — Отдай автомат...— Я тянусь к стволу, берусь за ствол, Мингалиев как-то жутко бледнеет.— Руки вверх,— сипит он... Тут Васильев, отведя от моего лица ствол, забирает автомат, отда­ вать не торопится, тоже вертит в руках. — Смену дождаться, положить сынков, еще три автомата, по два на рыло. Пока расчухают, сотню людишек с собой забрать можно... — Отдай автомат. — Да на, на, сторож гребаный, полные штаны небось... Чего расте- рялся-то? Саданул бы вверх, на снег положил, так, мол, и так, нападение на часового, нам дисбат, тебе отпуск, в герои бы вышел! Эх ты, чмо пога­ ное... Тащи службу. В сушилку зайдешь... Они пошли, а я остался. И патрон, досланный в патронник, никак и ничем не соблазнил меня. Я извлек патрон с насечкой на капсуле и вер­ нул его на место, в рожок. Снег сверкал все той же игольчатой белиз­ ной, резью, синее покоилось в вышине небо, черная труба кочегарки пых­ тела в небо серым дымком. До смены оставалось недолго, до конца службы тоже срок получался малый, до смерти чудилась вечность>, хоть и короткая, но все-таки вечность. Так и живу: не убит, не убийца. Знаю теперь в себе готовность убить, Тогда я откровенно боялся двух этих озлобленных ребят, боялся главное потому, что знал определенно, застрелить не сумею, не смогу — пу, ни­ как. Они ж дуроломы, они ж не поверят в предупредительный выстрел, бросятся на меня и надо будет стрелять уже в них, в упор, в грудь, в ли­ цо, очередью — и все — ткнутся в снег, запрокинутся, замолчат, снег с березы осыплется, ревун заревет, сбегутся, два гроба на родину, переве­ дут меня в другую часть или комиссуют, мол, моральная травма, и буду 40