Сибирские огни, 1989, № 5
«там», где же еще и быть-то, так что же теперь обделаться и не жить, так, что ли! Резеда, распалив себя до нужной кондиции, потрясает уже ремеш ком; «Подошел сюда, сынок, перегнулся!» Я складываю хэбушку, ни как на приказ не реагирую. Сержант заходится в крике, подскакивает ко мне, грозя убить, труп разъять, скормить на помойке собакам (увы — это все, что могу предложить взамен настояшего, совершенно иного текста, безусловно, более содержательного)!.. Резеда уже ремнем, слов но гирькой, машет, намотав его на руку, я так же молча копошусь с бельем, трепещу и, как сейчас понимаю, смотримся мы очень комично, сержантик совсем махонький, тщедушный, на голову ниже меня, особен но это явно видно, когда сняли мы куртки со знаками различия на по гонах. Но — на то и дед — ничего смешного ни в гневе его, ни в ре мешке нет. Все ждут, что будет, я повернулся навстречу, ожидая удара, повернулся, готовый к самому худшему — ответить, если удар будет. И сержант это понял, осадил на полном, здоровых дедов рядом нет, фа заны и черпаки то ли вступятся, то ли еще поглядят, деду на дембель, а служить им со мной... Не отважился Резеда на драку. — Перегнулся! — орет. Я стою, он заскакивает сбоку, лупит пряж кой дважды по заднице. — Ты, ты и ты, — тычет пальцем в фазанов, до веряя завершить рубку. Ребята делают это чисто символически, с ух мылочками, как и обычно рубятся пятаки, в шутку, без зла, только пото му, что — положено. Но чувство такое, будто изнасиловали, ничего уже не поправить, хоть придуши сейчас этого хиляка, ничего не поправить, хоть плачь, хоть смейся, дело сделано. — Жалко, хэбушку отдал, так бы стирал мне,— уже остывая, весь еще в недовольстве собой, доругивается Резеда.— Завтра койку запра вишь, понял! — Я молча пересекаю предбанник, захожу в баню.— Неде лю будешь заправлять!..— снова срывается он на крик, дверь обрывает крик. Я мылюсь, моюсь, успокаиваюсь, все, все, все, хуже не будет, все уже позади, положено, все через это проходят, чем я лучше, положено, стоит ли в голову брать, дурь, шутка, дикость, звереют за колючкой па цаны эти, надо терпеть, надо перетерпеть, ребятам вон и по пять пята ков в день рубят, и ничего, не ноют, ничего, ничего, бог с ними, с недоум ками, проще надо быть, проще, плетью обуха, все там будем, положено... Но все равно, как бы тщательно ни драил я опозоренное свое тело, как бы ласково, складно ни баюкал поскуливающую душу, унижение жгло, мучило, поэтому невольно, каким-то боковым зрением, не выпускал я из вида своего палача, выглядывал его в банном пару, в мутном свете жел той под потолком лампочки выглядывал я голого сержанта, цыпленоч ка, воробушка, зубастого, горластого щеночка, потешного, как и любой мокрый щенок, которого без хлопот целиком можно засунуть в тазик, засунуть в тазик с кипятком, засунуть и держать, пока не сварится, по ка не наглотается вдоволь!.. Тянуло, тянуло к нему, хотя бы рядом по- быть, может, повезет, может, снова дернется...— только нахлебавшись дерьма, я вполне созрел для защиты чести, которой как раз и не бы- ло уже. Мы пересеклись у кранов, два-три тазика там всегда в очереди, Ре- зеда, как положено, отодвинул мой таз, подсунул свой, и я, не успев ни о чем подумать, снова двинул по цементной лавке свой таз, отодвинув 1 дедовский, поняв вдруг, все, судьба, драки не избежать, наяву можно X будет притопить эту сволочь!.. Ничего не было, потому что Резеда, щу- ■ рясь, на ощупь, помочил руку в моем тазу, промыл глаз, промыл и дру- гой, сел на скамью, помаргивая, сутулясь, расслабленно свесив руки, а Ея, уже собравшись выплеснуть поганую воду, выплеснуть и набрать чис- той, не оскверненной погаными лапами, я понял вдруг, у него ест от о мыла глаза, вот и лезет без очереди, не соображая, наугад, это ничего, йэто бывает, какая же баня без этого... Я вдруг устал, какгто враз ослабел, поник, устал, словно танк, под которым кто-то так отважно готов был 2 Сибирские огни № б
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2