Сибирские огни, 1989, № 5

лились в сугроб и валялись в сугробе, шли дальше, не отряхиваясь, не заправляясь, обнимаясь, пихаясь, жуя пресный снег, они проделывали со своей жизнью то, что принято в молодежной среде обозначать богатым и тупым глаголом «балдеть». Они балдели, раздобыв где-то водки, рез­ ко ее приняв, легко и радостно опьянев, выпив и опьянев с утра по­ раньше, после развода, пока родная их стартовая батарея занималась извечной своей маетой, расчисткой снега вокруг пусковой установки, в яме, откуда бросать и бросать, уступами, уступами, каждый почти бо­ жий день надо выбрасывать снег, чтобы установка была боеготова, они же вольготно балдели, рассчитывая на относительную к обеду трезвость, балдели, встретившись после долгой разлуки. Мингалиев был команди­ рован с глаз долой и к черту на кулички почти год назад, теперь воз­ вратился, чтобы подобру-поздорову свалить на дембель, прибыл к ша­ почному разбору, а к шапочному разбору прибыл потому, что и там, на куличках, проявил себя разгильдяем, почти весь уже призыв его жевал гражданские пирожки, а он только прибыл к ноябрьскому вполне обиль­ ному снежку, прямиком в объятия закадычного кореша Васильева, кото­ рый тоже уже не питал никаких иллюзий насчет сроков своего дембеля, с глухой тоской смотрел на мир сквозь дедовский календарик, где про­ калывается каждый прожитый день, отчего календарик начинает све­ титься, словно ситечко, сквозь которое кирпичная льется заварка, льет­ ся дембельская тоска, изливаясь в злобу, ярость, надрыв; Васильев, ос­ таваясь все больше один, все больше вроде бы утихал, одновременно же распоясываясь напрочь. Они балдели, опьянев не столько от водки, сколько от молодой дури, от снега, от солнца, от обретения надежного рядом плеча, от избытка ненужной уже дедовской вольницы, от скуки и мерзости опостылевшей службы, от страха и радости перед угадываемой уже нутром, нюхом — воли, свободы, гражданки, зарешеченной мсти­ тельной желчью командира, убить которого мало. А вот и я, чучело гороховое, нарисовался, как путный, с автоматом... Но прежде о Васильеве, несколько слов, там был особый роман. Как же, Васильев... Выражаясь полузабытым слогом, это одна из тех богато одаренных натур, не могущих не влюбить в себя при первей­ шем к ним приближении, хотя именно в силу богатства и разнообразия предполагаемых способностей, в силу чуть ли не заведомой влюбленное- ти окружения, как ближнего, так и дальнего, и уж безусловного успеха у женщин, что, разумеется, не может не способствовать успеху у муж- чин, подобные натуры чрезвычайно и как-то странно уязвимы, они вдруг становятся подозрительны, мелочны, душевно скупы, даже па- костливы, то есть обнаруживают в себе вполне неприглядный набор именно тех качеств, за отсутствие которых и тянутся к ним доверчивые души. И еще более странно то, что проявление или даже всплеск пеприг- лядных качеств случается с такой обезоруживающей непредсказуе-3 мостью, что окружающие, не умея, не смея опрокинуть свое о другом к представление, начинают терзаться вроде даже раскаяньем, буд-б, то это они виноваты, они довели, они в ответе, и, чем меньше имеется р в руках доводов собственной виновности, тем горше, тем искренней раскаянье, что больше говорит о природе человеческого эгоизма, о при­ роде черты человека, нежели о самом человеке. Так вот, не умея раз-,^ рушить свой образ, не умея думать плохо о кумире своем, окружение плохо думает о себе, что в еще большую тоску и уже весомую озлоблен-;(( ность повергает, разумеется, тонко чувствующего кумира, уже с этих^^ нменио пор, как бы получившего моральное право на срывы от несовпа-; дения образа с образцом, от прихотливой неумпости толпы, людей-лючд дишек, от того, что сорвался наконец... И получается ровный такой круц^а и замыкается он сферой всеобщего прозрения, и то уже схема мира, гдег жигь невозможно, где звезд не сыскать, где киты грустно дышат подд пяткой. Попав в тенета обожания, легко укрыться, в злорадстве, пред- рекая обожаемому равную долю и ненависти, с легким сердцем можно-ц скорбеть, не подозревая, что та же любовь, та же ненависть, отражен-ик ней и искаженной, обрушится на неготовые твои плечи, которыми нвос 28