Сибирские огни, 1989, № 5

отдельны от всех, как отдельно племя цыган от всех людей на земле. Они шли, рассеянно оглядывая толпу, похмельные, праздные, слегка возбужденные многолюдством, солнцем, удачей, которая мерешилась им в каждом девичьем личике. Девочки теперь красивы все до единой, тряпки, косметика, стиль потеснили привычную красоту как дар божий, поэтому красивых сейчас нет, потому что красивы все, все рано начина­ ют, а молодость, свежесть, даже изуродованные косметикой, спрятать невозможно, как тут не посочувствовать жизнелюбам, женолюбам, сде­ лавшим смыслом и целью жизни добывание удовольствий, хоть и самых жалких, доступных, но непременно удовольствий, любой ценой, но только здесь, сейчас и немедленно, как же им, бедным, объять необъятное. За версту было видно, что перемешаются они по проспекту просто так, в никуда, нервно бренча последней в кармане мелочью, от телефона к телефону, названивая, без особой, впрочем, надежды, еще одному жизнелюбу, женатику, который покуролесил и свинтил благополучно до­ мой, зализывать раны, но по всему выходило, что у женатика могли бы вдруг всплыть деньги, и даже — вариант — что не в пример заманчивей той же десятки, которой женатик может от них откупиться, зажав вари­ ант... За версту читалась их возня и забота, и, господи, как все это было знакомо, как было противно и скучно, и даже уважение уже вызывало, потому что им и самим в первую голову тоже противно и тоже скучно, о чем они еше посудачат, когда раскрутят женатика на опохмелку... А пока они озабоченно названивали, ничем особо не выделяясь среди других граждан, тоже звонящих по телефонам-автоматам ради устрой­ ства служебных и личных, интимных и общественных дел, ради скуки и любопытства, ради ожидания радости и обустройства ее, хотя бы и теле­ фонным звонком... Один тыкал пальцем в диск и, не дыша, ждал, неуже­ ли опять бдительная жена возьмет трубку, или глупый ребенок, или смышленый папа наконец соизволит, давно все про этот звонок поняв­ ший, и примиряющий сейчас в душе непримиримое... Другой стоял рядом, покуривал, хотя мутило от курева, стоял рядом, вроде сопережи­ вая, участвуя, на самом деле зорко простреливая, сквозь затяжку и дым, и картинное обнажение запястья с часами, кусок улицы, по которой я' шла в их объятия, прекрасно сознавая, что Гошенька не мог не знать, когда, где, в какое время он имеет железный шанс меня случайно встре­ тить. Ну что ж, я готова. Что господам угодно: деньги, тело, меха, драго­ ценности, жратва, квартира, разговор, острые ощущения?.. Пожалуйста, ради всего святого, сделайте одолжение, пожалуйста, пользуйтесь, к вашим услугам, очередная законсервированная крыса верна своей бан­ ке, вскрывайте, пользуйтесь, не отравлено! Ах, как я поздоровалась, как я была хороша, как я была бесподоб­ на со своим легким смущением, легким волнением, самообладанием, дающимся как бы с трудом!.. Ах, как опешил мой миленький, как уди­ вительно было видеть ему меня в такой потрясающей форме, в роскош­ ной такой упаковке, по его разумению я должна была пойти по рукам, я должна была опуститься, и даже — боже, о, боже! — пасть, а он должен был элегически обо всем этом сожалеть, словно барин, воспользовав­ шийся правом первой ночи и участвующий в судьбе сиротки, но барин новейших взглядов и потому... Может, я ошибаюсь, может не так он понимал наши отношения, да и скорей всего, что не так, но путь он мне обозначил прямой: по рукам. Я и пошла — по рукам, по ногам, по голо­ вам, по плечам и по задницам...— пошла и пошла, как по лунной дорож­ ке, твердо втыкая каблучки в человеческую топь, пошла, чтоб выбраться из этого болота, месива, мертвечины, чтоб остаться одной и быть сво­ бодной, пошла и иду до сих пор, научившись не смотреть под ноги... Я одна и свободна, мне есть кого любить и кого ненавидеть, никто не вправе мне запретить любить и ненавидеть только себя, любить и нена­ видеть милого Гошеньку, а сам он мне на дух не нужен, снова начинать бездарные игрища с новым каким-нибудь Гошенькой уже нет сил, так вот все просто, нет сил, я сдадась,., капитулировала, я уже не боец.