Сибирские огни, 1989, № 5

марксистским анализом владел... Значит, не знал, не хотел знать, что колхозники бес­ правны до того, что даже паспортов не мо­ гут иметь, а значит, и всякая вероятность «Юрьева дня» для них исключена, что обя­ зательные поставки вытряхивают из колхо­ зов всю производимую ими продукцию — вплоть до семенного зерна, что трудодень не отоваривается чаше всего ничем и никак, и что сам облик денежных знаков для кре­ стьянина непривычен... Вот — оборотная сторона мифа про то, как замечательно жил наш народ после войны. Но разве я вправе упрекнуть старика за то, что он хочет видеть мир лучше, чем тот есть? И по мере того, как Дмитрий Инно­ кентьевич смирялся с большими несообраз­ ностями своей эпохи, я свыкался с его но­ вым состоянием. Нельзя же требовать от человека бунтарства до бесконечности... Вот если б я позволял себе беллетризо- вать образ Ильина, я непременно придумал бы своему герою Последний Поступок. Он бы у меня совершил что-нибудь не очень сообразное времени, но отвечаюшее логике бунтарского сознания. Скажем, взял да и сжег все рукописи, и пепел отправил бы поч­ товой посылкой в Музей подарков Сталину. Или, на худой конец, извлек бы из сквореч­ ника револьвер, припрятанный еще сорок пять лет назад, и на последней странице выбросил его в пруд, а потом стоял, горест­ но наблюдая, как расходятся по воде круги — последние круги его бурного прошлого... Впрочем, револьверы — по законам драма­ тургии — существуют не для того, чтобы их топить, — ну, а здесь и вовсе необъятное поле для писательского воображения. Можно было бы развить также сюжет­ ную линию Ильина-художника. Он ведь и впрямь был неплохим пейзажистом; техни­ кой живописи владел тонко, умел передать в картине настроение. Кабы не наступал я на горло собственному отпеванию, заставил бы смерть застигнуть Ильина в работе над его последней картиной. Главной Картиной Жизни — по тому значению, которое он ей придавал. На полотне — южносибирская могучая тайга, и в ней два человека, малые перед силою природы, но великие сами по себе: художник и его сын... Увы, работа, ставшая Мее Пхе последних двенадцати лет Ильина, не только не была написана, но и начата не была. Наброски— да, существовали, их Дмитрий Иннокентье­ вич показывал внуку Владиславу, горько сожалея перед смертью, что так и не смог, не успел. ...Я очень понимаю, что, ратуя за отечест­ венную историю, за историзм и историч­ ность, в чем-то повторяю зады сегодняшней публицистики: о многом так или иначе го­ ворилось в последние годы с газетно-жур­ нальных страниц. Однако не думаю, что ломлюсь в открытую дверь. Да, явления названы, но что от этого изменилось? Само по себе признание прошлых ошибок еще не гарантирует будущих успехов, да и не ме­ шает делать ошибки новые. «Судьба попала в ущелье революций»! Надо очень много обдумать все, что про­ изошло с великой страною, чтобы породить такие слова. Такой образ. Чем можем ответить на это мы, чьи судь­ бы столько лет барахтались в яме безвре­ менья? И все же что-то происходит. Медленно, но верно восстанавливаются в первона­ чальной чистоте идеалы, заляпанные полу­ вековой грязью. И они оказываются сильнее всех наслоений. Это главное. В этом — суть. * Виктор Андреевич Лойша родился в 1947 году в Алтайском крае. Окончил Томский университет. Геолог. Работал в томской областной пар­ тийной газете «Красное знамя». Очерки и статьи печатались в журналах «Сибирские огни», «Дружба народов», «Литературная учеба». Живет в ТОмске.