Сибирские огни, 1989, № 5

Только мне совестно было просить награ­ ду за прошлые заслуги. Я и не мыслил тог­ да о наградах, когда работал в подполье. И это убеждение так сильно во мне осело, что я не мог заставить себя подать заявление. За такое отношение к себе меня вправе бы­ ли называть дураком, но в моем характере что-то есть неповоротливое. Мне всегда ка­ залось, что я ни черта не заслужил, а туда же полезу — в пенсионеры «за заслуги». И лишь когда я сравнивал заслуги других, то приходил к убеждению, что и я не хуже... 5.Х1.49 г. ...Предпраздничный базар, по­ жалуй, ничем не отличался от обычных, будничных, так как теперь базары с каж­ дым днем становятся все больше и больше. Крестьяне и колхозы привозят много раз­ личных продуктов — кроме муки, а также много крестьянских поделок из дерева. Ры­ нок переполнен, и пустых полок давно уже не было. Все есть — и жизнь уже течет нормально; все постепенно обновляется. По городу давно уже ходит трамвай, при­ ступили к проводке второй линии. По ули­ цам прошли линии железных дорог от Ба- сандайки к Чернильщиковой, Иглаковой, Бе­ лобородовой. Там, на громадной площади по правому берегу Томи, приступили к строительству колоссального завода. По словам служащих, на этом строительстве работает свыше двадцати семи тысяч чело­ век. Там возникают сказочно быстро стан­ дартные дома, где будут жить все эти строители и рабочие. Город Томск также начинают перестраивать. Улицы — пока только главные — заливают асфальтом. От электростанций проводят трубы для паро­ вого отопления городских домов, а также ведут канализацию. Через наш город — и над нашей хатой — ежедневно пролетает громадный четырехмоторный пассажирский самолет для посадки на аэродром. Люблю я смотреть на эту гигантскую птицу! А мелкие, учебные самолеты перестали уже интересовать меня, так как каждый день носятся над городом один за другим. С большим удовольствием прослушал по радио приветствия правительств различных стран и поздравления нашему «президенту» Швернику и генералиссимусу И. В. Сталину. Поздравления были различны — в зависи­ мости от того, кто поздравлял. Наши дру­ зья — с 32-летием со дня Октябрьской со­ циалистической революции, а наши враги — «с национальным праздником», как будто это празднование есть русская широкая масленица или казахский сабантуй, У них парализовало мысль при слове «револю­ ция»? Или они боялись произнести имя на­ шего праздника? Я сидел, слушал и улыбался... 4.1У.50 г. Устаем... Устаем даже и тогда, когда ничего не делаем. Что ж поделаешь! Видно, дожили до такой точки, что «ни ту- ды и ни сюды». Иногда бывает жаль про­ житой жизни. Тяжело было жить. Наша судьба попала в ущелье революций. Прош­ ла целая полоса тяжелой жизни. Первая война с Германией нарушила жизнь, и весь этот период вплоть до второй. Отечествен­ ной войны не установил каких-то опреде­ ленных норм... А вторая война... Подскочила старость — это хуже всего. Хотя жить и радостно, когда видишь ми­ ровое клокотание. Но как-то жаль, что нет ни Вали, ни Жени. Рано им пришлось уб­ раться. Иногда задумываешься о том, что было бы, если б они были живы. Как сло­ жились их судьбы? Ведь мечтали! Стремились! Что-то дела­ ли... А мы живем и вспоминаем. Бывает тоск­ ливо. Но ничего — как-нибудь дотянем. До пристани не так уж далеко. Как видим, уходил Ильин если не уми­ ленным, то просветленным. Старость многое отнимает у человека, давая ему взамен некий запоздалый оптимизм. И мне очень хотелось бы поставить здесь точку, добавив разве что слова из песни; Прощайте же, братья, вы честно прошли свой доблестный путь благородный. Получилось бы не лишенное изящества закругление темы. Но шероховатости жизни не позволяют мне так сделать. Трудно расставаться с ге­ роем, но еще труднее — с мыслями, кото­ рые породило общение с Ильиным. Говорю «общение» — поскольку испытываю чувст­ во, будто давно и хорошо знаю этого чело­ века. Читая последнюю тетрадь Ильина, я все не мог отделаться от двойственного ощуще­ ния. Я и радовался — как-то не очень осо­ знанно, но именно радовался — своеобраз­ ному хэппи-энду, к которому подошла тяжкая судьба моего героя: успокоенность, мудрое согласие с самим собою и с окру­ жающим миром, ясность душевная и стро­ гое понимание того, что жизнь прожита не зря. Но и раздражала меня эта умиротво­ ренность тоже; казались неуместными нот­ ки благовеста, больно задевало наивное старческое стремление видеть в действи­ тельном — только желаемое, старание ог­ раничить поле зрения одними лишь типич­ ными примерами, по возможности — сплошь положительными, этакие попытки прило­ жить схоластические каноны соцреализма к повседневному бытию. Порою становилось даже обидно за старика, за то, как его об­ манывают, а он не просто принимает вранье за чистую монету, но еще и усугубляет его самообманом... Пересажали все Общество политкаторжан? — никаких сомнений: на­ шлись, значит, архивные дела, подтверж­ дающие вины и преступления старых рево­ люционеров. После финансовой реформы 1947 года вдруг стал непривычно обилен рынок? — стало быть, страна вдруг зажила полнокровной экономической жизнью... А ведь Ильин-то — при всей неприязни к кон­ кретным людям — должен был понимать огромную нелепость обвинений, предъявлен­ ных бывшим товарищам по революции; должен был, зная политэкономию, помнить и о том, что из ничего ничто не возникает, и хотя бы интуитивно чувствовать, что чрезвычайное количество сельхозпродуктов на рынке может отражать лишь дороговиз­ ну промышленных товаров и крайнее обни­ щание деревни. Исконно городской житель, он деревни не знал, не понимал и не принимал. Была она для него носительницей ненавистного мелкобуржуазного начала, гнездовьем кула­ чества, рассадником эксплуатации... Но мог ли он радоваться государственному закре­ пощению крестьянства, осуществляемому под видом социализма? Разумеется, нет; Ильин был умнее собственных эмоций, да и