Сибирские огни, 1989, № 5

ко сообразно собственному здравому смыс­ лу, но как бы выполняя желание Дмитрия Иннокентьевича. Он, как мы видим, обладал вполне развитым чувством прошлого. И все было бы совсем правильно, если б не обстоятельства, вообразить которые вряд ли способен даже злобный ум, но ко­ торые тем не менее преподносит время от времени реальное наше бытие. Слушайте! В 1973 году музей был закрыт — как уч­ реждение, не профильное для института. А поскольку он занимал целую комнату в од­ ном из шестнадцати учебных корпусов ТПИ, из-за него бедным студентам негде было осуществлять процесс получения зна­ ний. Ну, а дальше в дело вступили исполни­ тели — никому не ведомые добры молодцы. Они явились в комнату, занимаемую музе­ ем, и просто вытряхнули все ее содержимое в коридор. Главный корпус политехническо­ го строился еще при проклятом царизме,— оттого там очень широкие подоконники. На них-то и взгромоздили то, что составляло музей Кирова. И несколько дней после это­ го любой желающий мог выбирать тут все, что хотел, и поступать с выбранным по своему усмотрению. Предметы материаль­ ной культуры, книги, фотографические кар­ точки исчезли без следа. И пока всполо­ шенные преподаватели истории КПСС бега­ ли из кабинета в кабинет, доказывая кому- то что-то, документы тоже пропали: их утащили в макулатуру вездесущие пионе­ ры. «...КОГДА ВИДИШЬ МИРОВОЕ КЛОКОТАНИЕ» 14.1Х.49 г. Персональную пенсию я полу­ чаю только с 48-го года. История с пенсией такова. Когда нас в 42-м году обокрали до нит­ ки, то я пошел в горком с документами о своей прошлой работе, надеясь, что горком даст ордер, чтобы в магазинах можно бы­ ло кое-что необходимое получить по твер­ дым ценам. Секретарь горкома Чернышов принял в нас участие и написал в торгот- • дел, чтобы нам что-нибудь дали по твердым ценам. Нам дали ордер на получение из ма­ газина; одной пары детских чулок, одной трикотажной юбки «на кошку», американ­ ских дамских калош № 1-й, одного флакона духов и грубых толстенных брюк. Все это мы получили по твердым ценам — и прода­ ли на толкучке, все, кроме брюк,, которые я пристроил себе. Но, между прочим, секре­ тарь распорядился, чтобы нам давали в профессорской столовой два обеда. Конеч­ но, обеды тогда были... Лучше бы не вспо­ минать. Но еще секретарь спросил меня: что, имея такие документы о прошлой под­ польной работе, получаю ли я персональную пенсию? Я сказал, что получаю трудовую 126 руб. Он удивился и посоветовал сейчас же подать заявление через облсобес. В 43-м году я по настоянию Ксении все же подал заявление и приложил свои документы. Мне обещали немедленно ходатайствовать. И потом, когда всех посадили на паек, то да­ ли и мне литерный. Паек, хотя и незавидный, я получал год. Хлебную карточку на 600 граммов, а жена получала 250 г, итого 850; мяса килограмма два в месяц, было даже масло граммов 500 на месяц и еще кое-что. Но через год была перерегистрация получающих литерный па­ ек, и с меня потребовали документы, — а документов-то и не оказалось, поскольку они были положены бюрократами под сук­ но. Меня лишили пайка, и я получал хлеб­ ную карточку тоже на 250 гр., и кроме это­ го я не получал уже ничего. А жена обива­ ла пороги и искала мои документы. Секретарь собеса, который принимал мои документы и заявление, был переведен в Тисуль. Поиск длился два с половиной го­ да; наконец, по настоянию моей жены, вы­ писали из Тисуля секретаря — и он нашел мои документы в папке у секретаря горсо­ вета Махнева — вместе с документами ка­ кого-то другого просителя, которому было отказано. Документы нашлись в конце 47-го года, и на спешном заседании горсовет вы­ решил немедленно дать мне персональную пенсию 300 руб.+ 6 0 руб. хлебная надбавка. Таков бюрократизм. А мне противно бы­ ло хлопотать. И если бы не сад, то мы по­ гибли бы с голоду. А потом и сад подвел нас, так как все яблони вымерзли. Но история с персональной пенсией нача­ лась много раньше. С 1925 года в Томске образовалось Общество бывших политка­ торжан, ссыльных и старых подпольщиков. Меня также привлекли к этому Обществу. В 1927 году было постановление правитель­ ства о том, что Общество бывших политка­ торжан может ходатайствовать о персо­ нальной пенсии своим членам, достигшим пятидесятилетнего возраста. В Обществе было много людей, морально стоящих не на высоте, несмотря на отбытие каторги, и не достигших пятидесяти лет, — мне было 53. Мне эти подделыватели документов показа­ лись гаденькими, а может быть, они и были такими, — и я категорически отказался хлопотать о себе, но выхлопотал пенсию старому больному подпольщику Н. Топоно- гову, столяру, избитому в демонстрации 18 января 1905 г. У меня на глазах тогда был убит Иосиф Кононов, знаменосец; попало немного и Кострикову Сергею — Кирову. Мы были тогда вооружены револьверами, и, выпустив по пяти зарядов в полицейских, были прижаты к загороди Второвского ма­ газина, тогда еще недостроенного. Топоно- гова, избитого, протащили под загородку во Второвское строящееся здание; впослед­ ствии это отразилось на его здоровье. Он лежал последние годы в постели и пенсии получал только 38 руб., а у него было так­ же четверо детей. В партии он не состоял, и о нем некому было хлопотать. Я дал ему характеристику, и Общество о нем ходатай­ ствовало. Ему дали пенсию в 300 руб., и он прожил до 20.Х.38 года, подняв на ноги всю семью. Мерзавцы, подделавшие документы, все же получили такую же пенсию, и получали ее до 34—37 года, потом их арестовали на основании каких-то архивных материалов, а я чувствовал себя морально прекрасно,’ материально же очень неважно. Жена зна­ ла о моем отказе, и все время, когда н4м‘ было плохо, пилила мне шею. И она была, пожалуй, права, как я убедился теперь. Я бы пенсию теперь получал республиканскую 500 р., а не местного значения, но... «слиш­ ком я принципиален».