Сибирские огни, 1989, № 5

только сам, слава богу, не мальчик — и рюкзаками продукты утаскивал к себе, «в холостяцкую берлогу», без намека на шутку говорил он, и мама с застывшим лицом толкала в утробу рюкзака еше одну колбас­ ную штуку, а папенька, морщась и отворачиваясь, совал в карман, на вот, пригодится... все равно ведь пропьешь, как бы спрашивал он, боясь ответа. Господи, да мое ли все это дело. Что теперь толку казнить и каз­ ниться, столько я натерпелась от Гошеньки, куда бы, кажется, больше — и все равно, все равно... Может, это время было такое, может, моло­ дость наша, мы ведь чистосердечно считали,— финиш — к тридцатнику катимся, мрак и страх, и вот это, сейчас, добираем последнее, ничего та­ кого уже в жизни не будет, ничего и никогда. Это очень сильное тогда было чувство, мол, завивай горе веревочкой, подбираем последние кро­ хи, надо спешить, спешить. Центровые, мы другой жизни не видели, зна­ ли, конечно, что есть она, заводская, конторская, растекшаяся по огром­ ному пространству нашего нелюбимого дружного города, но нам, центровым, городом был центр города, маленький и удобный, как и лю- йой центр любого города. Все друг друга знают, даже если не знакомы, все равно вроде как знакомы, никого ничем не удивишь, ни дубленкой, ни машиной, ни загаром в апреле, ни тряпкой из «Березки», ничем. Мы только и делали, что поносили свой город, который и вправду есть за что поносить, но нас по-настоящему задевало только одно: даже по­ сидеть негде. Сибирь-матушка, чтоб ей пусто было, то ли дело в Риге, или в Таллине, где на каждом углу, или в Киеве, или в Тбилиси, даже в Москве... везде есть где посидеть, просто посидеть, а уж в загранке!.. Обрыдли уже кабаки эти, говорили мы, торопясь в кабак, толпясь у входа, договариваясь с официанткой, которой тоже доверительно сооб­ щали, мол, обрыдли кабаки, самую горячую получая поддержку и с ее стороны (чем больше единодушия, тем больше дружбы, чем больше дружбы, тем круче счет, а с кого ж ей лупить, как не со своих, свой воз­ никать не будет). А уж в кабаке, как в люльке, все родное, привычное, милое: дым, чад, гомон, говор, кто сидит, с кем сидит, как сидит, все видно вдоль и поперек, и за версту, и без очков, и тебя видят насквозь точно так же, и эта всепроникающая мудрость ресторанного взгляда, удовольствие из острейших, когда каждый мнит себя над или вне, каждый брезглив и снисходителен к остальным, к стаду, и тем слаще в некий урочный час вдруг как бы и против воли слиться и побрататься одному со всеми, стаду с изгоем, как бы в искупление стадности, в искупление гордыни... И пошла-поехала разборка: давайте продолжим, давайте посидим, просто посидим, чашечку кофе, просто кофе, послушать музыку, просто музыку, покатаемся по ночному городу, просто покатаемся, да или нет, только конкретно, а вот подругу не надо, уже комплект... И тут же дра­ ки, и пьяные слезы, и блевотина, и бутылка с собой, и осколки, и пьяный швейцар запанибрата, и официантки деловито меж собой матюкаются, и «по просьбе наших гостей из солнечного Баку...», и кто-то ловит твой трезвый взгляд и понимающе тебе улыбается, словно вы последних два трезвых человека в этом зале и в этом мире, и официантка перехваты­ вает ваши полупьяные жалкие переглядки и делает свои выводы, при­ вычно не удивляясь, боясь, чтоб не сбежали студенты за столиком спра­ ва... Была даже одна проститутка, и все про нее знали, что вот эта, с некоторых пор скромная и малопьющая, и во все фирмовое упакован­ ная, пойдет только с иностранцем, все знали и как бы гордились, тоже не лаптем щи хлебаем, хоть одна, да имеется, не хуже, чем в столицах (и девочка таки благополучно вышла за иностранца замуж, уехала, как и не было, даже подружке не пишет). А уж прочая шушера в полном наборе, всякие там картежники, могильщики, фарцовщики, шабашники, деловые ребята, и просто ресторанные ханыги, сшибатели рюмок, ну и, конечно, телки, крысы, давалки, кадры, профуры, как только нас, бед­ неньких, не кличут, как только не топчут, передавая из рук в руки, прези­ рая, заискивая, спаивая, шлепая по щекам, обрывая пуговицы, лапая и 12