Сибирские огни, 1989, № 5

задолго до того, как разразились главные беды. Глубоко симптоматично письмо от младшего сына, Валериана, отправленное отцу из Ленинграда. Четыре странички на бланках со служебным грифом «Политпро­ свет ЛООНО. Ленинградский государствен­ ный дом просвещения народов Востока. Ул. Союза Связи, 17. Телефон № 468-70». «7 февраля 1930 г. ...Много вопросов накопилось. Папа, видишь ли, в чем дело: я комсомо­ лец как комсомолец, служу, и в настоящее время работаю на общественной работе, членом групкома в объединенных 8-ми до­ мах просвещения, занимая должность пред­ седателя экономкомиссии, а кроме того чле­ на комиссии объединенных домов,— как ви­ дите, дело финансовое. И меня тяготит и гнетет мое лжекомсомольство. Лучше, если бы меня выдавали за того, кто я есть,— но девиз умных людей Ленинграда: «Побольше арапства, берите на бога!» И знаешь, папа, я писал, чтобы ты выслал мне несколько твоих этюдов — акварельных, желательно побольше для Ленинградской выставки ху- дожников-самоучек, я их выдам за свои, ес­ ли ты разрешишь. Кажется, я в Ленинграде начинаю терять тонкую сантнментальность, делаюсь грубым материалистом. Пусть это лживая и грубая дорога, но все ленинградские дельцы прото­ рили ее, и теперь каждый, долго не думая, вступает иа эту дорогу, ожидая на конеч­ ном пути встретить или решетку или славу. Есть здесь еще одно мнение, хорошее и трезвое: «Строитель коммунизма, в какой бы он отрасли ни работал, должен быть честолюбивым и убирать со своей дороги всех, ему мешающих». Дарвин говорил об естественном отборе животных,— в Ленин­ граде говорят об отборе советских работни­ ков». Письмо мальчишки: едва-едва отпраздно­ вал двадцатилетие. Еще в голове каша, ко­ ра не в ладах с подкоркой,— так нужно ли придавать значение путаным его словам, в которых так и сквозит нечто хлестаковское, легкость в мыслях необыкновенная? Наверно, все же нужно. Потому что, не­ смотря на развязность, иронию, юношеский цинизм, который и существует-то для того лишь, чтобы скрывать помыслы более воз­ вышенные, отчетливо видишь: письмо напи­ сано человеком, еще чистым перед собою. Парня «тяготит и гнетет» его лжекомсо­ мольский статус, и хотя из текста трудно понять, о чем идет речь,— то ли он само­ званец и занимается комсомольской рабо­ той, формально не состоя в рядах, то ли функционирование противоречит его убеж­ дениям, а он все равно функционирует,— но симпатично уже то, что он говорит о своих сомнениях прямо, обращаясь к отцу- большевику. И в таком контексте пересказ настроений, царящих пусть даже в очень узком кругу, даже очень молодых и невысоких по рангу начальствующих работников, заставляет крепко задуматься. То заявляла о себе но­ вая генерация руководителей — пока еще только будущих; тех, кто родился еще до революции, но мужал уже при нашем строе. Эти люди вскоре составили опору централь­ ной власти, да и сами осуществляли власть на низовых уровнях. 5 Сибирские огни № 6 Революционный опыт отцов научил эту молодежь решительности, смелости, прямо­ те в достижении цели; первые свершения со­ циализма ускорили их социальное созрева­ ние— быстрое и вполне сознательное. Един­ ственное, от чего было избавлено «племя младое, незнакомое»,— это сомнения. Отцы искали свой путь, оттачивали характеры в политических дискуссиях, в спорах о стра­ тегии, тактике, принципах и методах, в оп­ ределении нравственных начал и допусти­ мых моральных издержек переустройства мира; нюансы меж- и внутрипартийных разногласий учились чувствовать собствен­ ными мозолями. У детей же не было необ­ ходимости в пробах и ошибках, путь был ясен, и «замечательный» тезис: «Кто не с нами, тот против нас» удобно делил мир на две неравные части. Можно было с чистой совестью шагать вперед, сметая все, что до­ садно путается под ногами. Валериан Ильин избежал решетки. Но и слава не коснулась его своим осеняющим крылом. Жил не слишком ярко, работал не очень блистательно, талант художника, при­ сущий, кажется, всем Ильиным, развил до уровня профессионализма, но не более то­ го,— не хватило характера; взялся было за писательский труд и начал писать повесть на основе отцовской биографии, но и тут не дотянул. Однако и неудачником его, пожалуй, не назовешь; Валериана любили. Женщины любили, друзья, просто окружающие. Был он скуластый крепыш, парень с юмором, легкий на подъем и добрый. Охотно брался за любое дело — и очень просто его бросгл; когда его укоряли, обезоруживал улыбкой, виноватой и доверчивой. Женился он как-то романтически: на до­ чери белого офицера, чуть ли не генерала. Жена была музыкантшей, и четверо детей пошли в нее. Еще перед войною Валериан утратил всякую связь с родными, и только через пятнадцать лет после смерти отца, в середине шестидесятых, выяснилось: жив- здоров, обитает в Алма-Ате, служит, как и раньше, художником в газете... Дмитрий Иннокентьевич с сорок первого был уверен, что его Вали нет в живых: случайно под­ вернулась под руку газетная вырезка, сооб­ щавшая о гибели летчика Ильина В. Д. из Казахстана. Почему молчал чуть не трид­ цать лет? Кое-кто из родни склонен был счи­ тать: боялся витавшей над семьею тени рас­ стрелянного Евгения. Бог ему судья. Ксения Мироновна, матушка, еще была жива, когда объявился Валя. Она поехала в гости к сыну — и там умерла, девяноста лет от роду, и над ее могилою стоят непривыч­ ные сибиряку туркестанские карагачи. В тридцатом году отец не послал ему своих акварелей. ...Совсем недавно мне пришлось вспом­ нить слова из письма Валериана Ильина про то, что «строитель коммунизма должен быть честолюбивым». Одна обкомовская дама в узком дружеском кругу отстаивала необходимость закрытых продовольствен­ ных распределителей. С жаром говорила и с пафосом. Когда кто-то из компании ска­ зал несколько несогласных слов, она круто повернулась к еретику и воскликнула: — Что? Мы, профессиональные револю­ ционеры, должны стоять в очередях?