Сибирские огни, 1989, № 5

вый год и осужденные. Кто-то уже припрятал к празднику чай, у кого-то в тумбочке припасено сало, а у счастливчиков — кое-что и повкуснее. Бесконвойники понатащили из тайги елки, чтобы было все, как у лю­ дей. Елки стоят в бараках скромные, как золушки — без украшений, без огней. И все равно они радуют. Васька-Лом, накинув на плечи простыню, прыгает ' вокруг елки и, подражая Людмиле Гурченко, поет: Новый год настает. Помиритесь те, кто в ссоре. За НИМ следом бегает Тавка, как бы догоняя его, и кричит, что есть мочи: — Стой! Стрелять буду! Дневальный, полулежа на нарах, наяривает на клубной балалайке и хохочет, глядя на них. Остальные хлопают в ладоши в такт мелодии и подзадоривают артистов. В бараке весело, как на детском утреннике. А в дверях барака появляется Понос. — К елке его! К елке! — скандируют осужденные и подхватывают завхоза под руки. Но завхозу не до шуток. Он чем-то взволнован. — Дураки! — визжит Понос, отбиваясь от мужиков.— Тут такие дела, а они! И, оказавшись под елкой, дребезжащим голосом торжест­ венно провозглашает: — Амнистия! Услышав это известие, все отскакивают от Поноса, как от прокажен­ ного. — Врешь, крыса! — очухивается первым Малина.— Убью, если врешь! — добавляет он, делая шаг к Поносу. — Вот она! — выхватывает тот газету из-за пазухи перед носом Ма­ лины. И в бараке начался второй акт новогоднего концерта. Одеяла, по­ душки, простыни полетели по воздуху, смахивая пыль с потолка и со стен. Дневальный грохнул балалайкой о нары, и она пропела напоследок тоскливо-тоскливо: дци-и-и-нь... — Ура! — радовались мужики, топая ногами, расшатывая руками нары. Глаза их горели, как прожекторы, освещающие зону по ночам. Тавка, подбежав к Поносу, выхватил у него из рук газету и стал чи­ тать. — Первая судимость до пяти лет, вторая судимость до пяти лет по половине срока, если нет нарушений,— шептал Тавка, бегая по строчкам. По мере того, как смысл написанного доходил до Тавки, глаза его расши- )ялись и расширялись, а сердце увеличивалось и увеличивалось в груди. Тоняв, наконец, что к чему, он упал лицом в подушку и зарыдал, за­ бился в нервном припадке. Душевное напряжение последних трех лет прорвалось и теперь выходило облегчающими слезами. — Где газета?! Газета где?! — опомнились остальные. Тавка, не поднимая головы от подушки, бросил им на пол газету. И в бараке наступила тишина. Но продержалась она недолго — пока чи­ тали Указ. Потом снова началось... Однако, если пять минут назад мужи­ ки буйствовали от радости, то, ознакомившись с Указом, многие из них свирепствовали уже от злобы. Дневальный бил ногой разбитую балалай­ ку и проклинал всех святых. — Убегу! — выходил из себя Малина, стуча кулаками по печке до тех пор, пока один из кирпичей не свалился сверху ему на голову. Полу­ чив удар по темечку. Малина охнул, отскочил от печки и, с ненавистью глядя на упавший кирпич, процедил сквозь зубы: — И этот, крыса, про­ тив меня! Постепенно успокоились, пришли в себя и приступили к поискам постельных принадлежностей, разбросанных по всему бараку. На следующий день те, кто предсказывал амнистию, были на высо­ те.