Сибирские огни, 1989, № 5

пятьдесят рублей. И вот все эти три года они высылали деньги, думая, что высылают вам. А недавно Юшкевич, оказавшись в городе, где жи­ вет сожительница Бурова, зашел к ней, чтобы справиться о вас. Но эта женщина, естественно, и слыхом не слыхивала о вас. Вернувшись домой, Юшкевич собрал все квитанции, взял письмо Бурова, которое он писал от вашего имени, и пришел с повинной в милицию. Пока отрядный говорил, Тавка сидел, как на иголках. Наконец не выдержал и вскочил. — Козел! Вот козел!— забегал по кабинету Тавка.— Да я же его прямо сейчас уделаю! — рванулся было в барак. Но отрядный успел закрыть двери на ключ. — Успокойтесь, Старцев! — силой усадил Маманин Тавку.— Буро­ ва не бить надо, а жалеть. Столько уже отбыл — и опять срок. А вы его бить собираетесь. Он сам себя уже так наказал, что сильнее уже и не­ куда. Дня через два его должны забрать от нас. А вы благодарите Юшкевича, что он сохранил письмо Бурова. А то бы туго вам пришлось. Доказывай потом, что вы не верблюд. Я вас очень прошу: Бурову об этом ни слова. Я мог бы вам это все и не рассказывать, сами бы потом узнали, но мне хотелось подготовить вас. Больно уж вы горячий. — Ладно,— пообещал Тавка.— Буду молчать. «Вот змей подколодный! — ругался Тавка, выйдя от отрядного. — Работал рядом, улыбался и — на тебе! Сколько же всего в человеке. Срок получил за хищение, а судить можно еще за кучу пороков. Не чело­ век, а гнилушка. И откуда такие берутся, из какого болота?» Да все из того же, откуда и все, отбывающие наказание, — подсказывал Тавке внутренний голос. Только для одних это болото мельче, для других — глубже, с опасной трясиной. Вот и Бурый — не успел родиться, как очутился в ней. Вначале по колена, потом по пояс, а к совершеннолетию скрылся в ней с ручками. Его родители работали в торговле: мама продавцом, папа — рубщиком мяса. Жили, как при коммунизме. Чего душа желала, то у них и было. А чтобы люди вокруг не догадывались об их махинациях, жили, как мы­ ши: в подполье. Вылезут наружу, хапнут, что под руку попадет,— и сно­ ва в норку, подальше от любопытных глаз. Что там, на белом свете, творилось — их не касалось. И сына с детства приучили к тому же. «Лю­ ди злы и опасны»,— внушала ему мама-мышь. «Не заводи друзей и будь от них подальше»,— развивал ее мышиную мысль папа, едва пролезав­ ший в норку, нагруженный после работы всякой всячиной. Появится у соседки-мышки Нюрки новая шубка — и у мамы на следующий день та­ кая же. Только начнет сосед-мышь Иван Иванович хвастаться новой маркой автомобиля, а папа раз — обставил его, купил еще лучше. За­ висть — почище любой конкуренции. И порой на такое толкала, что обыкновенные мышки только ахали и попискивали по зауглам: и куда только смотрят коты и почему мышеловки бездействуют. А мама-мыш­ ка и папа-мышь только посмеивались: они давным-давно приручили и котов, и тех, кто мышеловки ставит. Но это их со временем и погубило. Решив, что теперь им бояться некого, они все чаще стали выходить из подполья, показывать себя в театрах, хотя ни бельмеса в них не смыс­ лили, ездить на курорты. Нетрудовых крошек накопилось столько, что они без движения теряли всякий смысл и даже начинали портиться. Од­ нако не успели они рассекретиться, как все прирученные ими коты и те, кто ставил мышеловки, были сняты с работы, а на их место пришли дру­ гие. И мышеловка захлопнулась. Папа-мышь и мама-мышка были от­ правлены в места не столь отдаленные, а мышонок Вова — в другой город к тетке. Тетка хоть и была мышкой обыкновенной, но выбить из мышонка Вовы его необыкновенность уже не смогла. Так он и вырос с печатью необыкновенности на лбу. А необыкновенные обыкновенных в упор не видят, хоть и боятся их честности и порядочности. И потому при возможности мстят — обворовывают, плетут всевозможные интриги, распускают слухи и сплетни, таким образом утверждая себя. Действуют — кто во что горазд. Бурый в этом смысле не был исключением. .