Сибирские огни, 1989, № 5

ГЛАВА 37 Когда ударили первые морозы и на землю стал падать снег, тай­ га вокруг притихла, словно задумалась о чем-то. А над бараками запыхтели трубы. Вечером печки в бараках, как костры в пещерах первобытного человека, окружены телами и пробиться к огоньку нелегко. Тут и греются, тут и чифир варят, тут и обсуждают житье-бытье. Тавка сидит на табуретке, закинув ногу на ногу, и глядит на рас­ каленную дверцу печи, прислушиваясь к разговорам. Рядом с ним на скамейке сидят Фонарь, Игорь Леночкин. В ногах на корточках примостился дневальный, который следит за огнем, время от вре­ мени подкармливая его дровишками. — Ох и жрет! — удивляется он прожорливости печи.— Куба три за день улетает. — Были б твои, так бы не жег,— говорит Малина.— Палишь весь день, когда все на работе. А вечером подсчитываешь. — Да я так,— оправдывается дневальный.— Че мне этого добра жалко. Только колоть тяжело. — А ты не коли,— советует ему Игорь Леночкин.— Один конец бревна в печку, другой на нары и лежи подталкивай. Еще и благодар­ ность за рацуху получишь. Дневальный смотрит на Игоря, пытаясь понять, шутит тот или серь­ езно говорит. — Ну че смотришь,— смеется Игорь.— Делай, как говорю, не про­ гадаешь. У меня дед в деревне так печку топил. Лень ему было колоть дрова, вот и придумал. — Тавка, а че у тебя за имя такое? — вдруг ни с того ни с сего спра­ шивает Малина.— Какое-то комнатное. Правда, я и раньше слышал это имя. Но думал, что это кликуха. Тавка ничего не ответил — он мечтал о свободе. Ольга в письме, которое он получил два дня назад, писала, что ее родителям дают новую квартиру, а она с дочкой и бабкой остается в старой. «Теперь у нас бу­ дет своя квартира,— радовалась она.— Ты только освобождайся скорей. Душа изболелась. Я тут тебе собрала посылку — в воскресенье отправ­ лю. Милый мой, мы так по тебе соскучились» — почти каждое письмо она заканчивала этими словами, от которых Тавке становилось теп­ ло и надежно в этом мире. «Живу, как паразит,— стало стыдно Тав­ ке.— Палец о палец не ударил, а у меня уже и квартира, посылки вы­ сылает. Правильно в народе говорят, что людская доброта способ­ на растопить лед. И ведь растопила. От Ольгиных писем становлюсь чувствительным, мягким, за прошлое стыдно». — Старцев!— окликает Тавку Понос.— Начальник отряда вызыва­ ет. «Что за чертовщина,— вздрогнул Тавка.— Ведь скоро отбой. Какие могут быть вызовы. Да и отрядный должен быть дома». Но старший лейтенант Маманин оказался на месте. Он дежурил по колонии и домой не собирался. — Как дела. Старцев? — встретил его отрядный вопросом. — Как в тюрьме,— ответил Тавка.— Ничего хорошего. — Ну как же ничего хорошего,— возразил Маманин,— В бригаде у вас порядок, нарушений нет, план выполняете. — Если бы это все на свободе,— вздохнул Тавка.— А в колонии что ни делай — радости нет. — Ну, ладно, садитесь,— пригласил Маманин. Тавка сел. Прямо напротив него, на стене — портрет Ленина, чита­ ющего ^«Правду». В метре от Ленина— Дзержинский, но не такой уже строгий, каким Тавка видел его три года назад в служебной комнате изолятора, где старшина регистрировал Тавкино прибытие в места не столь отдаленные. ,,