Сибирские огни, 1989, № 5
в тот день Чуме передали в рабочую зону со свободы бутылку вод ки. Алкоголь взбодрил его немолодое сердце, и Чума решил по тешить свою уголовную плоть. Он разыскал в мебельном цехе Драника и пригласил его помыться в котельную, где был душ. Пошоркав наскоро свою дубленую шкуру, Чума сел отдохнуть на скамейку и обратился к Дранику. — Гера,— назвал он его в первый раз по имени,— хочешь, чтобы на зоне не считали тебя педерастом? — Хочу,— повел кокетливо плечами Драник.— А что? — Так вот, слушай,— поедая его глазами, стал ставить перед ним задачу Чума. — Сегодня после отбоя запалишь новый барак. Сделаешь все чисто — быть тебе с той минуты уркой, а не пидаром. Как я скажу, так и будет. Мне на зоне всегда поверят. — Ой, что вы. Чума! — испугался Драник. — Это же срок! — Ах ты, п ад л а ! — вызверился на него Чума.— Срока, козел, испугался! Да ты знаешь, что я с тобой сделаю! — Я вас понял, Чума! Я вас понял!— затрепетал Драник, погла живая Чуму по волосатой груди.— Я все сделаю. — Ну вот и договорились,— успокоился Чума под его ласками. Чума после стычки с Тавкой сильно поколебал свой авторитет, и ему не терпелось скорей укрепить его, пока не отвернулись последние друж ки. Ради этого Чума готов был на все. Мужики, стоявшие у барака после пожара, слушали, как то ли Ма лину, то ли Тавку благодарил Красин. Но, поскольку Малина был своим в доску, а Тавка — нет, еще и бригадиром, они решили, что именно он «продал» Драника. И пошли по зоне разговоры, что, мол, именно он. Старцев, бугор бригады погрузки, «вломил» Драника, а с ним вместе и Чуму. Интеллигент пытался защитить Тавку, но ему не повери ли — кто поверит повязочнику. А Малина же не на шутку струхнул — не дай бог узнают, что Красина на след навел не кто иной, как он. И, чтобы отвести от себя всякие подозрения, сам стал распространять и поддерживать слух о Тавке. И даже передал в изолятор Чуме записку... ГЛАВА 35 Дождь льет уже полмесяца. Льет бурно, неистово. Будто старает ся отмыть до блеска души осужденных, погрязшие во всех земных и не бесных грехах. А ветер помогает ему, растирая, словно шваброй, холод ную влагу по бушлатам, лицам, пытаясь добраться до самых костей. Осужденные, съежившись, точно их высекли, колоннами одна за одной бредут в жилую зону, хлюпая ботинками и сапогами по расквашенной дороге. — Шире шаг! — подгоняют их конвоиры. Бригада Тавки идет в одной колонне с бригадой, в которой собраны одни придурки— учетчики, пожарники, сторожа и все те, кого ни за какие деньги не заставишь трудиться в поте лица. Они выгодно отли чаются от общей массы и их легко угадать по внешнему виду. У каждо го из придурков начищенные до блеска ботинки, новые бушлаты, тело грейки и лица выбриты до хруста. Правда, от осенних дождей и они по блекли, но все же одного из них ни с кем не спутаешь. Это Карзубый. Он плетется в хвосте колонны. Походка у него необычная; сделав шаг, Карзубый как бы приседает, пружинит, словно боится провалиться сквозь землю. У Карзубого третий день болят ноги и сегодня ночью его должны поездом отправить в больницу, которая находится за сто с лишним километров от зоны. Фельдшер в медчасти два дня изучал бо лезнь Карзубого, но понять что-либо так и не смог. Б своей практике по добные ноги, усыпанные сплошь язвами, фельдшер видел впервые. Это озадачило его, и, боясь ответственности, он решил избавиться от стран ного больного. А Карзубый только этого и ждал. Не зря же он прижигал ноги папиросой. Карзубый мог бы сегодня не выходить на работу, так как у него было освобождение. Но мастырка для того и делалась, чтобы
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2