Сибирские огни, 1989, № 4

к Надежде Ивановне Чума обращается только на ты и разговари­ вает с ней тем же языком, каким он разговаривает с корешами. Что возь­ мешь с человека, который иного языка не знает и учиться не желает. Ц!колу Чума начинает обычно посещать после очередной отсидки в изо­ ляторе за картежные игры. Находясь в школе, он как бы успокаивает бдительность контролеров и общественников. Зайдут они раз-другои в тот барак, где проживает Чума, а его нет. В школе он. Потом они на некоторое время забывают о нем. Думают, исправился. И Чума снова вечера проводит в бараке, а не в школе. Тавка уже слышал о Чуме. А сегодня в классе они сидят почти что рядышком, через проход. Чума то и дело поглядывает на Тавку, бросая косые взгляды из-под хищных бровей. Умные люди — те, что умнее его, — неприятны Чуме. От них всегда исходит какая-то опасность для него. Они или сексоты, считает Чума, или работяги, случайно попавшие в зак­ лючение, пусть даже во второй раз. Для таких ничего не значит его ав­ торитет старого лагерника, и все его блатовство они считают прсто-на- просто идиотизмом. Чуме не раз приходилось сталкиваться с такими. Од­ них ему удавалось приучить, другие — сопротивлялись и даже переходи­ ли в наступление. Бывало, и ребра ему ломали. В Тавке Чума своим звериным чутьем почувствовал именно одного из таких людей. Тавка тоже сердцем ощущал нехороший холодок, ис­ ходивший от Чумы, но виду не подавал. Улыбался, разговаривал с Фо­ нарем, бросал многозначительные взгляды на Надежду Ивановну. Ка­ залось бы, что человеку надо? Ведь впервые видит Тавку. И живут-то они в разных бараках. А вот, поди ж ты — заметил. И теперь уже его не забудет. В школу, решил Тавка, он больше не пойдет. Нечего ему здесь делать. А отрядному признается, что обманул. Пусть дело смотрит — там написано, какое у него образование. Во время первой отсидки закончил десять классов. Тетрадь Тавка подарил Фонарю. Пусть учится, неуч. Когда прозвенел звонок, Тавка вышел из класса, получил в гардеробе свой бушлат и нап­ равился в барак. На улице было темно и морозно. Вдалеке над тайгой небольшим кос­ терком горела звезда, и Тавка, ежась от холода, мысленно протягивал руки к ее огню. На полдороге он неожиданно услышал сзади шаги и тя­ желое дыхание. Тавка обернулся и увидел Чуму. — Во! — приложил Чума кулак к Тавкиному носу.— Еще в школу придешь — убью! Другому бы Тавка за подобную угрозу сразу бы в глаз дал. А перед Чумой почему-то оробел, растерялся. А Чума продолжал; — На кума работаешь, да? Сучишь, да?! Смотри — предупреждаю! И, не дав Тавке опомниться, исчез так же внезапно, как и появился. Таким наскоком из-за угла Чума уже не одного напугал в колонии. Пусть и этот думает, что виноват перед ним. Чума живо напомнил Тавке Пятно. Тот тоже всех подозревал. Подо­ зревал, чтобы унизить и стать выше того, кого унизил. Но Чума, понял Тавка, подозревал совершенно по иным мотивам. Ему нужно напугать человека, выразить обязательно с глазу на глаз свое недоверие. С эти­ ми мыслями Тавка и в барак пришел. А в бараке — веселье, шум до потолка. Привязав к длинной веревке клочок тряпки, скатанной в клубок, председатель Совета отряда Варна­ ков, закинув этот клубок в один конец барака, тянет веревку, а за клуб­ ком со всех сторон бросаются коты и кошки, пытаясь поймать его. — Ну волки! Ну тигры! — блестят глаза у мужиков азартней, чем у кошек. — Да шустрей! Шустрей! — кричат они на Варнакова, свесив голо­ вы с нар. Столько кошек Тавка раньше никогда не видел. Кошки в бараках, кошки на улице, кошки в столовой. Тут и Мурки, тут и Васьки, тут и Луш­ ки. А одну, хозяин которой завхоз, зовут мадам Ку-ку. Кошки всякие,