Сибирские огни, 1989, № 4
— Вот те раз! — удивился Тавка.— По желанию, что ли? — Этот сложный вопрос поставил Фонаря в тупик, и он сделал вид, что его не расслышал. Тавка стал озираться по сторонам, ища знакомых, и уви дел на первой парте Малину, их бригадника. А рядом еще один, дне вальный в их бараке. Тавка повернул голову назад и встретился с рас косыми глазами узбека Зарипова. «Неужели они все безграмотные? — сомневался Тавка, наблюдая за одноклассниками.—Да в наше время на одних вывесках можно научиться читать. Или так же, как он, тем нят?» В школе нет ни первого, ни второго, ни третьего классов. Поэтому в четвертом классе собраны все — и те, кто совсем не умеет читать, и те, кто только начинает знакомиться с таблицей умножения. Обучение в классе индивидуальное, в зависимости от способностей и знаний каждо го в отдельности. — Маша лубит каша,— читает нараспев узбек Зарипов. — Пять на пять — двадцать пять,— учит таблицу умножения Фо нарь. А почему двадцать пять, а не тридцать?—донимает он вопросами Надежду Ивановну, которая ходит по классу, останавливаясь то у од ной, то у другой парты. Темная, но пытливая голова Фонаря не верит в готовые ответы и хо чет докопаться до самой сути. Надежда Ивановна на счетах, отбрасы вая костяшки, объясняет ему, что к чему. Фонарь вроде понимает, а че рез минуту снова тянет руку. «Куда я попал! — смеется про себя Тавка. —Да тут же одни туземцы!» Подошла Надежда Ивановна и к нему. — А вы читать умеете? — Конечно! — бойко ответил Тавка, кривляясь слегка, чтобы пока заться глупеньким. И добавил: — По складам! Глянув в его лукавые глаза, Надежда Ивановна, однако, засомнева лась. — А ну, попробуйте,— подала она Тавке учебник. Тавка взял книгу, набрал в легкие побольше воздуха и начал чи тать, нарочно запинаясь на каждом слове. Но разве учителя проведешь. Она сразу же все поняла. — Способный вы,— прервала Надежда Ивановна.— С вами мне бу дет проще. Только хитрить не надо. Если нечем в бараке заняться, так и скажите. А лучше бы вы шли в другой класс. Тавка ничего не ответил. Стыдно ему стало за свою грамотность. Надежда Ивановна привыкла к подобным ученикам. С начала учеб ного года от них отбоя нет. Школа для многих осужденных это своего рода островок свободы. В школе с осужденными разговаривают иначе, чем вне ее. Им многое прощают. К Надежде Ивановне приходили в класс ученики даже с высшим образованием. Женщина она привлека тельная, добрая. От нее так и веет домашним уютом, теплом. Она пони мает, почему грамотные осужденные идут в школу, и не обижается на них. Пусть поволнуются мужички, авось и оттают у них душеньки. А вот неграмотных в школу и трактором не затащишь. А затащишь так по том морока с ними весь год. День ходят, два гуляют. Бегают тогда учи теля по баракам, уговаривают их, жалуются отрядььым. А жаловаться ох как не хочется. Знают учителя, что осужденных за пропуски по го ловке не погладят. А что поделаешь. Учить-’го людей надо. В старших классах легче. Там народ более сознательный. Есть у Надежды Ивановны ученик, который учится у нее пять лет в одном классе. Это осужденный Ревенко, по кличке Чума. Так его вели чают в колонии. В школу он ходит, когда ему заблагорассудится. Чи тает еле-еле. А на таблицу умножения смотрит, как баран на новые ворота. — Как же вы. Ревенко, считали ворованные деньги на свободе.-' — спросила его как-то Надежда Ивановна. — Во дает!— удивился Чума.—Да кто же деньги считает, когда их много.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2