Сибирские огни, 1989, № 4

— Держи, милай! Держи! — с радостью подносил он ему стойки, даже не заметив, что они с Фонарем остались вдвоем — новенький ис­ чез. — Э, мужики! А где наш напарничек? — все же спохватился он. — В будке,— пробурчал Фонарь.— В гробу, сказал, я видел эту работу. — Он что, блатней меня?! — аж подпрыгнул Бурый от обиды и по сугробам наискосок рванул за мужиком. Тавка из вагона смотрел ему вслед, и Фонарь, прекратив подносить, уставился в сторону будки. С крыши посыпался снег. Потом дверь нас­ тежь распахнулась, и новенький выбросил Бурого вон из будки. Бурый ахнулся в сугроб — ни жив, ни мертв. Такого отпора он не ожидал. Прц- дя в себя, вскочил на ноги и бросился бежать, поминутно оглядываясь. — Ты понял, да! Ты видел, да! — возбужденно орал он. — Ну сука! Ну мразь! — Лезь в вагон. Остудись! — привел его Тавка в чувство. — Я — в вагон? Да ты что! — испугался Бурый. — Ни за что! — Так какого хрена тогда за другими бегаешь? — спрыгнул на зем­ лю Тавка — ему тоже не понравилось в вагоне.— А ну бери трап, тащи с Фонарем сюда. Будем работать, как работали. Только установили трап — появился Карзубый. — Ну и работка у вас! — заглянул он в вагон.— И это все на себе? Ну, воры, тогда вас не зря привезли сюда. Такими кадрами менты не разбрасываются,— загоготал он, косясь на Бурого— дескать, эх ты, лапоть курский, а еще блатовать пытаешься. Да у тебя на лбу написано,’ что ты пахать должен. — А ты 40, сам, что ли, приехал сюда? — заиграли у Бурого жел­ ваки на скулах. — Тоже привезли, но не для такой работы,— сказал Карзубый.— Ладно, бывайте. Я ведь мимоходом к вам,— пошел он дальше, похожий на волка, выискивающего добычу. — Живут же люди! — позавидовал ему Бурый. Метрах в тридцати от них загружаются другие вагоны. Почти вся бригада там. Поэтому и бригадир от тех вагонов не отходит. Бегает вок­ руг, размахивает руками. Обрывки его команд долетают и до них: — Няли! Зяли! — Понятно, чего от нас бугор хочет? Пяли! Зяли! — помогает Тав­ ка Бурому с Фонарем установить трап. К вагону подходит начальник отряда, интересуется; — А где у вас четвертый? — В будке. Плечо натер,— бросает Тавка на ходу. Он работает как работал. А Бурый с Фонарем закусили удила — и галопом, галопом, чтобы начальник видел, какие они работяги. «И что им на свободе не работалось? — наблюдая за ними, присло­ нившись к штабелю бревен напротив вагона, задумался Маманин.— По­ кажи их сейчас посторонним людям — и не поймут, что это осужденные. Работа всех равняет. А они почему-то особенных корчат из себя. Да еще гордятся. Изрисуют себя с ног до головы наколками, а потом, выйдя от­ сюда, показывают их: осторожней, мол, срок тянул. Как животные; од­ ни шипят, другие выпускают колючки, третьи — яд. А кому они нужны. Кроме улыбки и сожаления ничего в душе не вызывают. Работать, учить­ ся, быть такими, как все,— считают за падло. Блюдут свое достоинство. Но что может быть позорней для человеческого достоинства, чем тюрь­ ма. С утра до вечера жить по команде, выполнять чужую волю. Но они это не считают за позор. А может, все-таки считают и поэтому приду­ мывают для себя это самое «падло», чтобы вроде как на «идейной» основе у них трения с обществом. И все их неприятности отсюда. Черт их разберет!» — Гражданин начальник! — окликает Маманина Тавка.— Замерз­ ли, поди. Может, поработаете с нами?