Сибирские огни, 1989, № 4

газине или просто делает устный выговор. Но осужденных это не вол­ нует. Они знают, что все его наказания только на словах, пока Глебов здесь, на поверке. Он не записывает фамилии провинившихся. А если и запишет когда для острастки, то не в блокнот, как это делают другие начальники, а на пачке папирос, на коробке спичек. Записывает с шут­ ками, прибаутками. И все время улыбается, пока обходит строй. Но по­ падись Глебову вторично «на карандаш», он тут же вспомнит предыду­ щее нарушение и тогда нарушителю не сдобровать. Тавка стоит в середине второго ряда, там, где пристроился их от­ ряд. «Неволя страшна не баландой, не забором и даже не оторванностью на тот или иной срок от жизни, а принуждением и тем, что не принад­ лежишь самому себе,— невольно думает Тавка, следя за Глебовым, об­ ходящим строй.— Каждый начальник командует тобой, как дрессирован­ ной собакой: то нельзя, другое не позволено. Это не так сделал, то не так выполнил. От баланды так душу не воротит, как воротит ее от бес­ конечных команд, окриков и предупреждений.» — А это что за новая мода? — останавливается Глебов напротив Тавки и несильно дергает его за борт бушлата. Бушлат застегнут впере- косяк, и одна пола выше другой. — Ты 40 меня, как куклу, дергаешь! — взрывается вдруг Тавка.— Я тебе 40 , неодушевленный! Б глазах у него такая ярость, что, кажется, не погаси ее сейчас, и он наделает таких дел — потом за всю свою жизнь не расхлебается. Строй зашевелился, пораженный: давненько у них на поверке та ­ кого не было. Глебов опешил, не зная, что предпринять. — Б изолятор! Немедленно! — принял, наконец, он решение, не сво­ дя глаз с Тавки. На какое-то мгновение их взгляды встретились, и Гле­ бов, только по ему одному понятным всполохам Тавкиных глаз, понял, что у того происходит в душе, и не он, Глебов, явился причиной этой ярости, которая погасла так же быстро, как и вспыхнула. К Тавке подошли контролеры. Он вышел из строя. — Отставить! — передумал Глебов.— Становись на место! — и сно­ ва, как ни в чем не бывало, стал обходить строй. Б колонии, заметил Тавка еще по первому сроку, неприязнь началь­ ников к осужденным ощущаешь на расстоянии. Будто им инструкциями предписано быть в общении с ними хмурыми, недовольными, подозри­ тельными. Осужденные чувствуют эту неприязнь и платят тем же. Что бы ни исходило от таких начальников — не воспринимается ни душой, ни сердцем. А вот Глебов совершенно иной человек. Его веселый нрав, незлобивость по отношению к осужденным располагает к себе, вызыва­ ет уважение. И каждое его слово осужденные ловят с интересом и дове­ рием. Зря Тавка окрысился на него. Глебов когда-то ликвидировал бан­ ды. На его глазах уголовный мир обмельчал, выцвел. И это радует его. Многих, осужденных как уголовников, всерьез не принимает. Это вы, го­ ворит, от сытости здесь, от дурости. Глебов тощий, как хворостина. Под глазами мешки, и ходит он какой-то нетвердой походкой. О таких гово­ рят: еле-еле душа в теле, дунь на него — и он упадет. И осужденные ду­ ют на Глебова, когда он обходит строй. Дуют сильно, старательно, точ­ но проверяют, устоит он на ногах или нет. А Глебов улыбается: «Не упаду! Зря стараетесь! Я еще вас при­ морю!» Поверка заканчивается, и бригады строем идут к вахте, где их уже поджидает нарядчик со своей свитой. Пока вагонов нет. Но бригада погрузки тоже идет в рабочую зону. Она будет отжигать проволоку, готовить ее для обвязки пиломатериалов. — Распахнуть бушлаты! — слышится команда начальников. И все осужденные, проходящие мимо контролеров, поворачиваются к ним вполоборота и показывают, во что они одеты, кроме бушлатов. На снег летят свитера, меховые и ватные душегрейки, прочая одежда, защища­ ющая от мороза, но не разрешенная правилами.