Сибирские огни, 1989, № 4

но уже не новая. Но все равно, пусть даже через год ты приехал сюда, порядки уже не те, что были раньше, да и люди меняются. Так что все начинается заново — и дружки, и начальство, и работа. Карзубому повезло, он попал в лесоцех. Работа там не тяжелая — пили да пили бревнышки. Другое дело у Тавки с Бурым. Бригада по­ грузки, куда их направили, считается в колонии самой неудобной и са­ мой потной бригадой. Б этом они убедились в первый же день после распределения. Едва Тавка с Бурым уложили вещички, как последова­ ла команда: «На работу! Вагоны поставили!» И покатили они в общем строю в рабочую зону. Их звену из четырех человек было дано задание загрузить вагон рудничной стойкой. А это значит, что бревнышки нужно носить на гор­ бу и ровненько их укладывать, чтобы как можно больше вошло. Стойка тяжелая и скользкая от мороза. Поставишь ее на попа, а потом под нее подлезешь — и она на плече. Ноги трясутся от непривычки, плечи жжет, точно их обварили кипятком. И пот по лицу ручьями. Не успеваешь сма­ хивать его рукавицей. А бригадир знай поторапливает: «Быстрей! Быс­ трей!» Первая смена показалась такой адской и мучительной, что, придя в жилую зону, Тавка с Бурым спали, как убитые. И было им тревожно и страшно при мысли о завтрашнем дне. По зоне метет поземка, попискивает под ногами. Мороз щиплет ще­ ки, уши. От вахты к клубу тянется метров на двести центральная улица. На одной стороне ее — контора, парикмахерская, сапожная мастерская. На другой — параллельно друг другу тротуары, вдоль которых стоят бараки, окруженные березами, соснами и сугробами. Зона большая. По­ ка ее обойдешь, обо всем нагово-'иться можно. — Нет, все-таки красть невыгодно,— думая о чем-то о своем, вы­ дыхает вместе с паром Бурый.— Если бы я так работал на свободе, то получал бы кучу денег. — Ай-я-яй! Как ты прогадал!— смеется Тавка,— А ведь только од­ ну смену отработал. — Привыкну,— сопит Бурый. — Чо ж на свободе-то не привыкал? — Свобода есть свобода. Она — как праздник. Дышишь не нады­ шишься. А на завод пришел — опять как в колонии. Забор вокруг, на­ чальники. И берут не туда, куда хочешь, а туда, где им нужно. Душа не выдерживает. А в колонии пашем, как ишаки. — А куда денешься,— говорит Тавка. На «центральной улице» многолюдно. Но бесцельно бродящих — пожалуй, только они одни. Все куда-то спешат, торопятся. И какие мо­ гут быть заботы в колонии. — Коронку-то Карзубому отдал? — спрашивает Тавка. — Отдал,— кивает Бурый.— Она ведь не золотая... А вот и Карзубый. Легок на помине. — Чо, Фрайера, пробежку делаете? — пристраивается он к ним.— Я тоже решил прогуляться. В ночь на работу. Такая тоска на душе. И в картишки не с кем перекинуться. Жуткая зона. Кругом — повязочники. Говорю одному: давай побурим. А он: что ты! Я только из изолятора вышел. — А может, они тебя тоже за общественника принимают и поэто­ му боятся,— вроде как сочувствует Карзубому Тавка. — Ты что! У общественника на лбу написано, что он бес, а у меня — тоже написано? — Да вроде нет,— разглядывает его Тавка. — Да ладно, ладно,— отворачивает Карзубый лицо.— Бурый, а ведь ты меня надул. Коронка-то не золотая. — А кто тебе говорил, что она золотая?— смеется Бурый.—Дума­ ешь, ты один такой хитрый. Да и не стал бы я играть на золото. Чисто- дел нашелся!