Сибирские огни, 1989, № 4

— Приготовиться в туалет! — слышится команда. В купе все ожили, зашевелились, довольные. Какая ни есть, а пере­ мена места. В туалете и в окошко посмотреть можно и даже руку высу­ нуть на волю. И, может, письмецо выбросить. Железнодорожники най­ дут и отправят по адресу. Через цензуру письма неудобно отправлять: кто хочет, тот и читает. А может, кто-то женщине в любви объясняется. Да мало ’ что у человека на душе, о чем никто не должен знать, а тем более читать в письмах. Первыми в туалет пошли Карзубый и Бурый. В туалете Карзубый снова вытащил свой гвоздь и стал затачивать его о железный пол, ко­ торый слегка обрызган мочой. — Я те. Бурый, такую правилу сготовлю — почище скальпеля будет. Ты только на стреме стой. В туалете свежо, ветерок поддувает, свободу видно. Вон, на поле,— мужики. А рядом трактор пускает в небо колечки. Нелегко им, рабо­ тягам. Погода морозная, а они в одних телогреечках. Ишь, как съежи­ лись. Думают, как лучше стог зацепить тросом, чтобы не развалился. А Карзубому с Бурым хоть бы хны. Тепло, светло и мухи не кусают. Но где-то в глубине у каждого защемило при виде свободы: эх, поменять­ ся б с мужичками! Начальник несколько раз заглядывал в туалет, ругался, что других задерживают. А куда им торопиться. Дел у них никаких. А начальники всегда торопятся. Когда осужденные под замком, им и забот меньше. — Ну все,— сдается, наконец, Карзубый.— Струмент готов. Мож­ но выходить. — У, дьяволы,— толкает их в спины начальник.— В следующий раз вы у меня последними пойдете. Лязгнул замок — и они снова в купе. Бурый достает из мешка селед­ ку и начинает жевать, аппетитно чавкая. — Дай кусочек,— просит Карзубый.— Рубашку подарю. — Перебьешься,— отвечает Бурый.— Ешь свои рубашки. Их у тебя много. — Ну ладно, ладно, позавидовал,— канючит Карзубый.— И нечего тебе обижаться. Проиграю я — ты получишь. Так оно везде и всегда. А кусочек ты мне все-таки дай. Так соленого хочется. Угостишь — скащу- ху сделаю: до зоны коронку не буду брать. А Бурому только это и надо. — На, держи, проглот! — кидает он ему хвост от селедки.— Свою оприходовал, теперь на мою пасть открыл.— Карзубый мигом проглаты­ вает селедку. Потом облизывает пальцы, вытирает их о штаны и ло­ жится на нижнюю полку, которую тоже выиграл. — Эх, жизнь! — восклицает он.— Еще месяц назад сидел я на ха­ те у Маньки-Крысы и попивал коньячок. Хорошо было! Манька верте­ лась, как юла. То колбаски порежет, то поцелует. Знала, стерва, что куш приличный сорвал. И вот на тебе — этап, конвой. А скоро и на ра­ боту погонят. Мозоли будут на руках. Сколько денег у Маньки оста­ лось! В следующий раз надо будет так красть, чтобы ничего не остава­ лось. Намотали срок — и хрен с ним. Жалеть не о чем. Я вот сейчас здесь валяюсь, а она, профура, ходит с фрайерами по ресторанам и на­ до мной смеется. Правильно я говорю, Тавка, ведь смеется же, тварь? — Конечно, смеется,—^поддакивает Тавка, сидя на краешке Карзу- бовой полки.— Че над дураком не смеяться! — Ах ты, мерин бельгийский! Это я-то дурак? А ты знаешь, как я этих в шляпах с портфелями облапошивал! Тавка понял, что Карзубый завелся надолго и, чтобы не слушать его, полез на свою полку. А Карзубый продолжал: — У них — дипломы, звания. А я — никто. Но их денежки всегда уплывали в мой карман. Редко осечка случалась. Помню, однажды в троллейбусе хиппижнулся один, так я его по зубам. Ах ты, говорю, гад, честного человека оскорблять! А сам кошелек под мышку спрятал. На, говорю, обыщи, если сомневаешься! «Что вы! Что вы!» — стал извинять