Сибирские огни, 1989, № 4

Их кормят, поят, охраняют. На станциях им не нужно метаться по пер­ рону в поисках продуктов, волнуясь, как бы там, в вагоне, не увели че­ модан или, чего доброго, как бы не отстать от поезда. Продукты дос­ тавляют прямо в купе. А мешки их покоятся на верхних полках. Что поценнее, лежит под головами, или уже проиграно. Вот и сейчас режут­ ся в очко. В банке — свитера, брюки, рубашки. Банкует Карзубый. Ру­ ки у него трясутся, глаза колесом. Еще бы — такой куш на кону! Хотя завтра все эти тряпки отберут, а вместо них выдадут новую форменную одежду. Но игра есть игра. А что будет завтра — никого не волнует. Вов­ ка Бурый идет на весь банк и, приподняв пальцем верхнюю губу, по­ казывает рыжую коронку. Это значит, что в случае проигрыша. Бурый отдаст коронку Карзубому. Все вокруг присмирели, будто слушают Указ об амнистии. Карзубый, мешая в шапке домино, вытаскивает из нее по одной костяшке и осторожно подает в кулаке Бурому. Тот, сложив их одну к одной, говорит «хватит», что-то шепчет себе под нос и, слегка приспустив пальцем первую костяшку, смотрит на уголок второй, потом третьей. — Перебор! — кричит он и бросает костяшки на пол. — Тише ты, бык! — испуганно смотрит Карзубый по сторонам — нет ли рядом конвоира. Но Бурому все равно. Он так взволнован, что уже не может сдерживаться.— Вот бес! Вот идол! — ругается он и бьет себя кулаками по скулам. Ругает он самого себя, а в душе готов разорвать Карзубого. Но за выигрыш не заведено этого делать. Вот если б за что-то другое при­ драться. Да не за что. К Карзубому не подкопаешься... И Бурый, и Карзубый из тех людей, которые понимают, что их жизнь идет кувырком. Но нет у них сил ее изменить. А раз так, то пусть и дальше все катится в тартарары, хоть и жаль себя до пече­ нок. Но жалость эта не безобидна. Она постоянно требует компенсации за несостоявшуюся жизнь, поэтому таким людям нужно оставаться всегда в выигрыше; быть первыми — в спорах, в картежных играх. Это Тавка за Карзубым заметил еще в камере, где он спорил до хрипоты, и последнее слово всегда оставалось за ним. И за столом он почти всегда выигрывал. А случись неудача — ходил мрачный, злой. Бурый из того же теста, только в придачу еще и страшный завистник. Когда кому-то приносили передачу, он тут же оказывался рядом, заглядывая через плечо: что принесли и много ли. А потом тяжело вздыхал: «Живут же люди!» Играть в карты или во что-то еще садился редко, но если кто выигрывал на его глазах, аж скрежетал зубами, покрываясь от зависти красными пятнами. А тут — на тебе: попытал судьбу — и сам влип. Карзубый счастлив — улыбается. — А ну гони коронку,— требует он, складывая вещички в мешок. — Бери,— говорит Бурый,— если сможешь. Она ведь зацементиро­ вана. Карзубый обескуражен. Как же он раньше не подумал об этом. — Ну ничего,— озаряется его лицо.— Валяй сюда! Операцию бу­ дем делать. Он достает из кармана гвоздь. Бурый садится рядом и покорно от­ крывает рот. Грязная ручища Карзубого укладыватся Бурому на подбо­ родок, а два длинных пальца начинают шурудить у него во рту, как в кармане, пытаясь извлечь золотую коронку. Изо рта Бурого вытекает слюна, стекает по руке Карзубого в рукав его пиджака. Карзубый скре­ бет по краям коронки и пыхтит, как заезженный мерин. — Фу, уморился,— жалуется он Бурому.—Давай передохнем, а потом снова начнем. Увидеть бы мне того врача, который тебе коронку вставлял, я б ему башку расшиб за такую работу. На совесть, гад, де­ лал. Ладно, к вечеру вытащим. — Вытащим! — соглашается Бурый, вытирая рукавом подбородок. В глазах у него —лукавый огонек. Он ниже Карзубого на голову. Но в сидячем положении их макушки на одном уровне, так как спина Карзу­ бого выгнута обручем. 3 Сибирские огни Яв 4