Сибирские огни, 1989, № 4

А тут — оптимизма, порьива Совсем существо лиьиеноь» Затем поднимается третий, Он так говорит без затей: яНу ладно, хоть были бы дети, А здесь даже нету детей. В итоге, конкретное тело В негодность и ветхость приьнло. Морально оно устарело. Физически — мхОм поросло. Не те уже ноги и руки. Желудок, печенка, киьнки. Всё тело, по мненью науки. Последние тянет деньки. Общественность нас не осудит. Торчит этот пень на пути, А движутся новые люди. Жилы^а надо срочно с н е с т и » . Четвертый: «Понятное дело... Но надо реьнать не спеьна. Потребует новое тело Живущая в этом душа...» Второй говорит: «За неделю. Реальный, я думаю, срок, В панельном каком-нибудь теле Уделим мы ей уголок...» а « « в в « « е Последние реплики, фразы Приьнельцы сказали над ним. Портфели защелкнули разом И выьнпи один за одним. Одиннадцатая глава ЖИЛЕЦ И ТРОЙКА Очнулся Жилец. Беспокоен. Стряхнул наваждение сна. Припомнил он, что-то такое Про снос говорила она. Но мысль посетила другая. Все прочие сразу гоня: «Где бродит Маруея нагая Одна среди белого дня1 Ей-богу, взяла за манеру. Не раз и не два говорил...» Он встал, подошел к шифоньеру И дверцы рывком растворил. Ошибся ли дверью, хотел ли Достать себе шляпу и плащ,— Не знаю... В жилище влетели И песни, и хохот, и плач! Закутанные с головою Различным семейным тряпьем. Из шкафа являются трое,— И шумом наполнился дом. Проглянули странные рожи — Та плачет, а эта поет. Друг с другом пришельцы не схожи. Но в каждом Жилец узнает Себя! Этот крайний ублюдок — Тупой и веселый болван. Любитель Тамарок и Людок, Иринок, Маринок, Светлан. В молочных и штучных отделах. Не знающий дум и тоски, На статных, упитанных девок Он вылил до капли мозги. Другой — Как малец золотушный. Совсем не похож на того. Худой, плоскогрудый, тщедушный. Смертельно боится всего: Боится казаться здоровым. Боится болеть день за днем. Боится обмолвиться словом. Боится прослыть молчуном. Боится газет и журналов. Боится ножей и дорог. Боится семейных скандалов. Боится любви и тревог. А третий — Неряха, обжора. Обманщик, болтун и подлец... (Его маслянистого взора Не выдержал бедный Жилец.) Тот третий — страдает одышкой. Глотает дурное вино. Владеть кой-какою мыслишкой Ему от природы дано... Пришельцы как будто молчали, Но стоило уши напрячь — И в комнате сразу звучали И пенье, и хохот, и плач. Жилец вдруг почуял, что муки. Что путь из сугроба, со дна Вот эти неясные звуки Уже оплатили сполна. И ноша тяжелых сомнений Свалилась с него наконец, И в радостный полдень весенний Подался из дома Жилец. Двенадцатая глава ЖИЛЕЦ ПРОГУЛИВАЕТСЯ По лестнице старой и серой Спустился на улицу он. Шагнул из подъезда, н сферой Незримою стал окружен. Он вышел во двор захламленный — Сараи, помойка, Дрова, Однако под сферой — зеленый Был дворик и пахла трава. Он — дальше. Трамвай переголнен, Раздрызган, заплеван, скрипуч. А глянешь — под сферою — поле, Закатный серебряный луч, И где-то далеко у края. Меж ночью и гаснущим днем — Плывут очертанья трамвая И сыплют бенгальским огнем... Он дальше. Пивная цистерна, Мужчины, жующие хек. Отвратней картину, наверно. Не часто встречал человек. Он глянул — под сферою — вечер, Веселый красивый народ Ведет остроумные речи. Народные песни поет... Он к тополю ближе, и только, Та сфера его вобрала. Спрямился развалистый тополь, Разгладились складки ствола. Исчезли засохшие ветви. Возникли с листвою — взамен, И новый осмысленный ветер Веселой листвой зашумел. От прелести нежной напева Слеза потекла по лицу. Но что это стало за древо — Неведомо было Жильцу... ш * » в в е в в Мечталось ему и бежалось. Он видел себя молодым. Действительность преображалась Под сферой незримой, как дым. Часы или годы, но кряду