Сибирские огни, 1989, № 4

Стряхнув обаянье покоя, Вздохнул облегченно Жилец... ■ > Звонок. Открывает. — Мы с Нюрой,— Девчушка глядит на него,— Пришли к вам за макулатурой... — Да нет у меня ничего. — Ненужные письма, газеты... Ну, дяденька... Нюра... Звено... — Не плачьте. Действительно, где-то Письмо завалялось одно... Письмо отыскал он большое, И слов в нем каких только нет! Письмо это было душою Той девушки, легкой, как свет. Когда возвратился с конвертом Жилец от стола своего, За дверью, распахнутой ветром, Уже не нашел никого. Лишь звонкое чистое эхо Гуляло, плясало вокруг. Веселого детского смеха Дробило и множило звук. Его этот смех разобидел. Вернулся в гостиную он И женщину в кресле увидел. Но не был ничуть удивлен. Напротив — смутился и струсил, И смутное чувство вины Заныло при виде Маруси — Подруги, а может, жены. Была она модно одетой. Была миловидна она. Сидела, дымя сигаретой, С газетой в руках у окна. — Собрался! — спросила хозяйка,- Ну на-а-адо! Как в лучших домах — На голое тело фуфайка И ноги в дырявых пимах! Оденься... И галстук... В буфете Давали сегодня цыплят... Мы с Нюрой... Но эти, не эти! Не эти, тебе говорят! Рубашку румынскую... Просят За тот гарнитур — девятьсот... Подтяжки зеленые... Сносят Наш дом... Причешись и — сойдет. — Когда! — Ты о чем! — Да о сносе. — В апреле. А ты и не знал! Ой, я не одета! Ни спросит. Ни сходит, а дома — завал! Жилец у окна, при параде Уселся, поддернув штаны. Внимает, рассеянно глядя. Рассказам законной жены, А может, подруги залетной. Еще он не определил. Хотя болтовней беззаботной Достаточно вымотан был. Она говорила пустое, Шутлива была и строга. Покуда, у зеркала стоя. Разделась совсем, донага. — Вот это на что-то похоже,— Сказала,— готова теперь. Я — к Нюре... И глухо в прихожей За нею захлопнулась дверь. Девятая глава ЖИЛЕЦ ЗАВТРАКАЕТ — Торопится... Что за натура! Из дома, из дома — чуть свет... Известно — какая там «Нюра» — «Подруга студенческих летьь... Жилец бы предался покою. Покуда квартира тиха, Но голод КОСТЛЯВОЙ рукою Сжимает его потроха. Он яйца достал и селедку. Бутылку достал (для души). Поставил на печь сковородку. Кастрюлю с водой для лапши. Яйцо расколол в сковородку, И тут, к удивленью Жильца, Сухого чего-то щепотка. Шурша, потекла из яйца. В кастрюле вода забурлила. Достал он с лапшою мешок. Вгляделся — нечистая сила! — Всё тот же сухой порошок. Он всю перешарил посуду. Съестное найти норовит. Но буковки, буковки всюду — Шуршащий сухой алфавит. Нашел в холодильнике мясо И выронил тут же из рук,— Замерзшая красная масса Насквозь состояла из букв. Из букв состояла селедка. Балык, колбаса, ветчина, И только родимая водка Собой оставалась одна. Жилец приложился к бутылке, Чтоб скрасить явления те, И с болью тупою в затылке Обутый прилег на тахте. Забыл он про буквы, про голод, Про гвозди и, кроме всего. Что г о л о й отправилась в город Маруся — подруга его. Десятая глава ЖИЛЕЦ ОТДЫХАЕТ Лежал он... Неспешно и чинно Вошли и расселись анфас Суровые с виду мужчины С прищуром внимательных глаз. Шуршали бумагами, что-то Искали в портфелях они. Глаза, где светилась забота. Скрывало раздумье в тени. Один начинает: «Коллеги! Я, видимо, не ошибусь. Сказав, что под видом калеки Скрывается тот еще гусь. Вполне вероятно — он болен. Допустим, обижен судьбой. Однако же быть недоволен Не может! Ну, разве — собой...» Другой говорит: «Загляните Поглубже в сознанье ему; Сей, так называемый. Житель — Уже не жилец. Почему! Отвечу я. Жнзнь — это диво. Сей тезис известен давно.