Сибирские огни, 1989, № 4

За тополем — дом деревянный. Горит золотое окно. И, словно бы ношей огромной Придавлен, надломлен уже, Взошел он по лестнице темной К дверям на втором этаже. Облезлую дверь распахнул он, Ввалился, окутанный мглой, Навстречу тяжелой дохнуло Холодной и мокрой землей. Он медленно переоделся. Пимы и фуфайку надел. На кухню прошел, огляделся И долго, теплея, сидел. Вокруг было пусто и голо, Н е т о ю квартира была — В щелях деревянного пола Трава полевая росла. Утыканы стены гвоздями. Газета висит на окне, И тихо, как будто бы в яме, И зыбко, как будто во сне. В гостиную медленно вышел. Включил электрический свет. Тут вроде бы стало повыше — Карнизы... Мерцает багет... В простенке большая картина — Кровь... золото толстых колец... Иван, обнимающий сына... «Понятно», — подумал Жилец. Была ли! Он помнил туманно. Но вот что! Свннцово сквозя. На сем полотне у Ивана Спокойные были глаза. Как будто он бельмы таращил. Позируя, чтоб — на века, А тут вот — сидит настоящий И медленно душит сынка. Прибил, да не насмерть. Оплошка. Застыл на мгновение лишь. Как старая тощая кошка, Держащая вялую мышь... Семейное, царское дело... Хоть г р о з н ы й , а всё же — отец. От этой картины несмело Попятился бедный Жилец. И в смежную комнату, боком, И стукнули двери за ним... Но где же! Какое из окон Казалось ему золотым! Третья глава ЖИЛЕЦ ТАНЦУЕТ ТАНГО Увидел он, чуть успокоясь, Что в комнате негу окна, А есть молодой незнакомец С початой бутылкой вина. Всмотрелся — не виделись вроде, Присел на ободранный стул, Сказал машинально: «Володя!» И парень ответно кивнул. Жилец озирал помещенье. Володя газету листал. Вино наливал с отвращеньем, Вино через силу глотал... Здесь было смурнее, чем в смежной, И все же в сравнении с той — Какой-то, хотя и небрежный. Порядок и вид обжитой. Знакомых предметов немало Стояло на прежних местах — БО В углу радиола вещала. Возилась кукушка в часах. С тахтою полутораспальной. Где он не единожды спал. Бок о бок столишко журнальный На ножках паучьих стоял. Виднелся знакомый до боли — Левее настенных часов — Штампованный облик Ассоли И алых ее парусов. Среди ширпотреба — знаменье Иных потребительских сфер — Немыслимый, точно виденье. Широко сиял шифоньер... И тут радиола запела, И танго такое вокруг. Как милое женское тело. Как линии ласковых рук. Как платьев движенье и шорох. Мерцанье таинственных глаз Тех женщин прекрасных, которых Едва ли кто встретил из нас. Удача и счастье к лицу им. Не знают ни горя, ни тьмы... Володя спросил: «Потанцуем!» Жилец поглядел на пимы. Но встал и танцует понуро. В полночной квартире, одни. Все па за фигурой—фигура Меж мебели вяжут они. Жилец разговоры заводит. Жилец убеждается в том. Что видит впервые Володю, Володя же знает о нем Такие сюжеты, детали. Такие поступки, подлец, В которых под пыткой едва ли Сознался бы грешный Жилец! Жилец растерялся и струсил. Когда полуночный танцор Уже о подруге, Марусе, Брезгливый повел разговор, — Привычки, причуды, приметы, Любовные игры, слова... Услышал Жилец наш про это — И кругом пошла голова. Володя смущенье увидел. Брезгливо приподнял стакан: «Да брось ты, ведь я не в обиде... Сейчас это модно, пахан...» Едва он с натугой великой Вино проглотил и погас, Как женским Мучительным криком Наполнилась комната враз. Таким, словно тонут в болоте! Жилец оглянулся И вмиг (Избавиться рад от Володи) За дверь, коридором, на крик! Четвертая глава ЖИЛЕЦ БЕЖИТ И ВОЗВРАЩАЕТСЯ Он в двери — там тихо и пусто. Он дальше — и там пустота. Сосущее темное чувство — И дом, и квартира — н е та. Вновь крик раздается и гонит! Бежит он и видит — лопал: В чахоточном сумраке тонет