Сибирские огни, 1989, № 4

Медвежью тропу перегораживал косой мертвый ствол лиственницы, огромный пень, дерево, верхушка которого была сломана бурей, сбита... Когда? Год или двести лет назад. Я не знаю меток столетий, да и есть ли они? Я не знаю, сколько на Колыме сто­ ят на земле бывшие деревья и какие следы на пне год за годом откладывает время. Жи­ вые деревья считают время по кольцам — что ни год, то кольцо. Как отмечается смена для пней, для мертвых деревьев — я не знаю. Сколько времени можно пользоваться умершей лиственницей, разбитой скалой, поваленным бурей лесом — пользоваться для норы, для берлоги — знают звери. Я этого не знаю. Что заставляет медведя выбирать другую берлогу? Что заставляет зверя ложиться дважды и трижды в одну и ту же нору? Буря наклонила сломанную лиственницу, но выдернуть из земли не могла — не хватило у бури силы. Сломанный ствол нависал над тропой, и медвежья тропа изги­ балась и. обогнув наклоненный мертвый ствол, снова становилась прямой. Можно было легко рассчитать высоту четвероногого зверя. Махмутов ударил геологическим молотком по стволу, и дерево откликнулось глу­ хим звуком, звуком полого ствола, пустоты. Пустота была дуплом, корой, жизнью. Из дупла прямо на тропу выпала ласка, крошечный зверек. Зверек не исчез в траве, в тайге, в лесу. Ласка подняла на людей глаза, полные отчаяния и бесстрашия. Ласка была на последней минуте беременности — родовые схватки продолжались на тропе, перед нами. Прежде чем я успел что-нибудь сделать, крикнуть, понять, остановить, геолог выстрелил в ласку в упор из своей берданки, заряженной жаканом, куском свинца для встречи с медведем. Махмутов стрелал плохо не только в лёт... Раненая ласка ползла по медвежьей тропе прямо на Махмутова, и Махмутов по­ пятился, отступая перед ее взглядом. Задняя лапка беременной ласки была отстрелена, и ласка тащила за собой кровавую кашу еще не рожденных, не родившихся зверьков, детей, которые родились бы на час позже, когда мы с Махмутовым были бы далеко от сломанной лиственницы. Родились бы и вышли в трудный и серьезный, таежный, звериный мир. Я видел, как ползла ласка к Махмутову, видел смелость, злобу, месть, отчаяние в ее глазах. Видел, что там не было страха. Сапоги прокусит, стерва,— сказал геолог, пятясь и оберегая свои новенькие бо­ лотные сапоги. И, перехватив берданку за ствол, геолог подставил приклад к мордоч­ ке умирающей ласки. Но глаза ласки угасли, и злоба в ее глазах исчезла. Подошел Пикулев, нагнулся над мертвым зверьком и сказал: — У нее были храбрые глаза. Что-то он понял? Или нет? Не знаю. По медвежьей тропе мы вышли на берег реч­ ки, к палатке, к месту сбора. Завтра мы начнем обратный путь — только не этой, дру­ гой тропой. ВЕЧЕРНЯЯ МОЛИТВА с тридцатого года пошла эта мода: продавать инженеров. Лагерь имел доход немалый от продажи на сторону носителей технических знаний. Лагерь получал полную ставку, и из нее вычиталось питание арестанта, одежда, конвой, следовательский аппа­ рат, даже ГУЛАГ, Но после вычета всех коммунальных расходов оставалась приличная сумма. Эта сумма вовсе не поступала в руки арестанта или на его текущий счет. Нет. Сумма поступала в доход государства, и заключенный получал вполне произвольные «премиальные», которых хватало иногда на пачку папирос «Пушка», а иногда и на не­ сколько пачек. Лагерное начальство поумнее добивалось от Москвы разрешения платить пусть малый, но определенный процент заработка, отдавать эту сумму в руки арестан­ ту Но разрешения на такой расчет от Москвы не давалось, и инженерам платили про­ извольно. Как, впрочем, и землекопам и плотникам. Правительство почему-то боялось даже иллюзии «зарплаты», превращая ее в «награду», в «премию» и называя эту зар­ плату премией. В числе первых инженеров-заключенных, проданных лагерем на строительство, в нашем лагерном отделении был Виктор Петрович Финдикаки, сосед мой по бараку. Виктор Петрович Финдикаки — срок 5 лет, статья пятьдесят восемь, пункты семь и одиннадцать, был первым русским инженером, поставившим — это было на Украине — прокатку цветных металлов. Его работы по специальности хорошо известны в русской технике, и когда Виктору Петровичу предложил новый хозяин — Березниковский хим-