Сибирские огни, 1989, № 4

— Что ты за плотник,— говорил Быстров Пикулеву,— если твоя задница все время места ищет. Чуть кончил работу — минуты не постоишь, не шагаешь, а тут ж е садишь­ ся на бревно. Старику было трудно, но Быстров говорил убедительно. Третьим был я — старый недруг Быстрова. Еще зимой, еще прошлой зимой, когда меня впервые вывели на работу и я подошел к десятнику, Быстров сказал, с удоволь­ ствием повторяя свою любимую остроту, в которую вкладывал всю свою душу, все свое глубочайшее презрение, враждебность и ненависть к таким, как я. — А вам, какую работу прикажите дать — белую или черную? — Бее равно. — Белой у нас нет. Пойдем копать котлован. И хотя я знал эту поговорку отлично, и хотя я умел всё — всякую работу умел делать не хуже других, и другому показать мог,— десятник Быстров относился ко мне враждебно. Я, разумеется, не просил, не «лащил», не давал и не обещал взяток — мож ­ но было спирт отдать Быстрову. У нас иногда давали спирт. Но, словом, когда потре­ бовался третий человек в поход, Быстров назвал мою фамилию. Четвертым был договорник, вольнонаемный геолог Махмутов. Геолог был молод, все знал. В пути сосал то сахар, то шоколад, ел отдельно от нас, доставая из мешка галеты, консервы. Нам он обещал подстрелить куропатку, те­ терку, и верно, два раза на пути хлопали крылья — не тетерева, а рябые крылья глу­ харя, но геолог стрелял, волнуясь, и делал промахи. В лёт стрелять он не умел. На­ дежда на то, что нам застрелят птицу, рухнула. Мясные консервы мы варили для ге­ олога в отдельном котелке, но это не считалось нарушением обычая. В бараках заклю­ ченных никто не требует делиться едой, а тут и совсем особое положение разных ми­ ров. Но все же ночью мы все трое — и Пикулев, и Калмаев, и я — просыпались от хруста костей, чавканья, отрыжки Махмутова. Но это не очень раздражало. Надежда на дичь была разрушена в первый ж е день. Мы ставили палатку в сумер­ ках на берегу ручья, который серебряной ниточкой тянулся у наших ног, а на другом берегу была густая трава, метров триста густой травы до следующего правого ска­ листого берега... Эта трава росла на дне ручья, весной тут заливало все вокруг, и луг, вроде горной поймы, зеленел сейчас вовсю. Вдруг все насторожились. Сумерки не успели еще сгуститься. По траве, колебля ее. двигался какой-то зверь — медведь, росомаха, рысь. Движения в море травы были видны всем, Пикулев и Калмаев взяли топоры, а Махмутов, чувствуя себя джеклондо- новским героем, снял с плеча и взял на изготовку мелкокалиберку, заряженную жака­ ном — куском свинца для встречи медведя. Но кусты кончились, и к нам, ползя на брюхе и виляя хвостом, приблизился щенок Генрих — сын убитой нашей суки Тамары. Щенок отмахал двадцать километров по тайге и догнал нас. Посоветовавшись, мы прогнали щенка обратно. Он долго не понимал, почему мы так жестоко встречаем его. Но все же понял и снова пополз в траву, и трава снова задвигалась, на этот раз в об­ ратном направлении. Сумерки сгустились, и следующий наш день начался солнцем, свежим ветром. Мы поднимались по развилкам бесчисленных, бесконечных речушек, искали оползни на склонах, чтобы подвести к обнажениям Махмутова и геолог бы прочел знаки угля. Но земля молчала, и мы двинулись вверх по медвежьей тропе,— другого пути не было в этом буреломе, хаосе, сбитом ветрами нескольких столетий в ущелье. Калмаев и Пику­ лев потащили палатку вверх по ручью, а я и геолог вошли в тайгу, нашли медвежью тропу и, прорубаясь сквозь бурелом, пошли вверх по тропе. Лиственницы были покрыты зеленью, запах хвои пробивался сквозь тонкий за ­ пах тленья умерших стволов,— плесень тоже казалась весенней, зеленой, казалась тоже живой, и мертвые стволы исторгали запах жизни. Зеленая плесень на стволе казалась живой, казалась символом, знаком весны. А на самом деле это цвет дряхлости, цвет тления. Но Колыма задавала нам вопросы и потруднее, и сходство жизни и смер­ ти не смущало нас. Тропа была надежная, старая, проверенная медвежья тропа. Сейчас по ней шли люди, впервые от сотворения мира, геолог с мелкокалиберкой, с геологическим молот­ ком в руках и сзади я с топором. Была весна, цвели все цветы сразу, птицы пели в-е песни сразу, и звери торопи­ лись догнать деревья в безумном размножении рода.