Сибирские огни, 1989, № 4

попасть в Западное, в Сусуман. Завтра совещание. А впрочем... Только не обедать. А, вот что. Дайте портфель,— Седой начальник взял тяжелый портфель из рук майора. — Вы глюкозу мне можете сделать? — Глюкозу? — сказал начальник больницы, не понимая. — Ну да, глюкозу. Укол сделать внутривенный. Я ведь не пью ничего спиртного с детства... Не курю. Но через день делаю глюкозу. Двадцать кубиков глюкозы внутри­ венно, Мне мой врач еще в Москве посоветовал. И что вы думаете? Лучшее тонизи­ рующее. Лучше всяких женьшеней, всяких тестостеронов. Я всегда вожу глюкозу с со­ бой. А шприц не вожу — уколы мне делают в любой больнице. Вот сделайте мне укол. — Я не умею,— сказал начальник больницы.— Я лучше жгут подержу. Вот д е­ журный хирург — тому и книги в руки. — Нет,— сказал дежурный хирург,— я тоже не умею. Это, товарищ начальник, такие уколы делает не всякий врач. — Ну, фельдшер. — У нас нет вольнонаемных фельдшеров. — А этот? — Этот из зека. — Странно. Ну, все равно. Ты можешь сделать? — Могу,— сказал я. — Кипяти шприц. Я вскипятил шприц, остудил. Седой начальник вынул из портфеля коробку с глю­ козой, и начальник больницы облил руки спиртом и вместе с парторгом отбил стекло и всосал раствор глюкозы в шприц. Начальник больницы надел на шприц иглу, передал мне шприц в руки и, взяв резиновый жгут, затянул руку высокого начальника; я ввел глюкозу, придавил ваткой место укола. — У меня вены, как у грузчика,— милостиво пошутил начальник со мной. Я промолчал. — Ну, отдохнул — пора и ехать.— Седой начальник встал. — А в терапевтические? — сказал начальник больницы, боясь, что если гости вер­ нутся для осмотра терапевтических больных, то ему будет обязательно выговор за то, что вовремя не напомнил. — В терапевтических нам нечего делать,— сказал начальник политуправления.— У нас целевая поездка. — А обедать? — Никаких обедов. Дело прежде всего. Машина загудела, и автомобиль начальника политуправления исчез в морозной мгле. ХРАБРЫЕ ГЛАЗА Мир бараков был сдавлен тесным горным ущельем, ограничен небом и камнем. Прошлое здесь являлось из-за стены, двери, окна; внутри никто ничего не вспоминал. Внутри был мир настоящего, мир будничных мелочей, который даже суетным нельзя было назвать, ибо этот мир зависел от чьей-то чужой, не нашей воли. Я вышел из этого мира впервые по медвежьей тропе. Мы были базой разведки и в каждое лето, в короткое лето успевали сделать броски в тайгу — пятидневные походы по руслам ручьев, по истокам безымянных ре­ чушек. Тем, кто на базе,— канавы, закопушки, шурфы; тем, кто в походе,— сбор образцов. Те, кто на базе,— покрепче; те, кто в походе,— послабее. Значит, это — вечный спор­ щик Калмаев, искатель справедливости, отказчик. В разведке строили бараки, а в редколесье таежном свезти вместе спиленные восьмиметровые лиственничные бревна — работа для лошадей. Но лошадей не было, и все бревна перетаскивали люди, с лямками, с веревками, по-бурлацки, раз, два — взя­ ли. Эта работа не понравилась Калмаеву. «Я вижу, вам нужен трактор,— говорил он десятнику Быстрову на разводе,— Вот и посадите в лагерь трактор и трелюйте, таскай­ те деревья. Я не лошадь». Вторым был пятидесятилетний Пикулев — сибиряк, плотник. Тише Пикулева не было у нас человека. Но десятник Быстров своим опытным, наметанным в лагере, гла­ зом уловил у Пикулева одну особенность.