Сибирские огни, 1989, № 4

Но начинал лагерную карьеру Анисимов на прииске «Партизан», на моем при­ иске. Именно при нем прииск был наводнен конвоем, выстроены зоны, управление ап­ парата «оперов» — начались расстрелы целыми бригадами и в одиночку. Начались чте­ ния на проверках, разводах бесконечных приказов о расстрелах. Эти приказы были подписаны полковником Гаряниным, но фамилии людей с прииска «Партизан»,— а их было очень много,— были названы, выданы Гаранину Анисимовым. Прииск «Партизан» —• маленький прииск. На нем всего в 1938 году было две тысячи человек списочного состава. Соседние прииски «В-атурях» и «Штурмовой» были по 12 тысяч населения каждый. Анисимов был старательным начальником. Я очень хорошо запомнил два личных разговора с гражданином Анисимовым. Первый в январе тридцать восьмого года, ког­ да гражданин Анисимов пожаловал на развод по работам и стоял в стороне, гля­ дя, как его помощники под взглядом начальника вертятся быстрее, чем следовало. Но недостаточно быстро для Анисимова. Выстраивалась наша бригада, и прораб Сотников, показав на меня пальцем, извлек из рядов и поставил перед Анисимовым. — Вот филон. Не хочет работать. — Ты кто? — Я журналист, писатель. — Консервные банки ты здесь будешь подписывать. Я спрашиваю: ты кто? — Забойщик бригады Фирсова, заключенный имя-рек, срок пять лет. — Почему не работаешь, почему вредишь государству? — Я болен, гражданин начальник. — Чем ты болен, такой здоровый лоб? — У меня сердце. — Сердце. У тебя сердце. У меня самого сердце больное. Врачи запретили Даль­ ний Север. Однако я здесь. — Вы — это другое дело, гражданин начальник. — Смотри, сколько слов в минуту. Ты должен молчать и работать. Подумай, пока не поздно. Расчет с вами будет. — Слушаюсь, гражданин начальник. Вторая беседа с Анисимовым была летом, во время дождя, на четвертом участке, где нас держали, промокших насквозь. Мы бурили шурфы. Бригада блатарей давно была отпущена в барак из-за ливня, но мы были пятьдесят восьмая, и мы стояли в шур­ фах, неглубоких, по колено. Конвой скрывался от ливня под грибом. В этот ливень, в этот дождь нас посетил Анисимов вместе с заведующим взрывны­ ми работами прииска. Начальник пришел проверить, хорошо ли мы мокнем, выполня­ ется ли его приказ о пятьдесят восьмой статье, которая никаким «актировкам» не подлежит и которая должна готовиться в рай, в рай, в рай. Анисимов был в длинном плаще с каким-то особенным капюшоном. Начальник шел, помахивая кожаными перчатками. Я знал привычку Анисимова бить заключенных перчатками по лицу. Я знал эти перчатки, которые на зимний сезон сменялись меховыми крагами по локоть, знал при­ вычку бить перчатками по лицу. Перчатки в действии я видел десятки раз. Об этой особенности Анисимова говорили на «Партизане» много в арестантских бараках. Я был свидетелем бурных дискуссий, чуть не кровавых споров в бараке — бьет ли на­ чальник кулаком, или перчатками, или палкой, или тростью, или плеткой, или прикла­ дывая «ручной револьвер». Человек — сложное существо. Споры эти заканчивались чуть не драками: а ведь участники этих споров — бывшие профессора, партийцы, кол­ хозники, полководцы. В общем, все хвалили Анисимова. Бьет, но кто не бьет. Зато не остается синяков от перчаток Анисимова, а если крагой кому-то он разбил нос в кровь, то и то из-за «па­ тологических изменений самой кровеносной системы человека, в результате длительного заключения», как разъяснял один врач, которого в анисимовские времена не д о ­ пускали до врачебной работы, а заставляли трудиться наравне со всеми. Я давно дал слово, что если меня ударят, то это и будет концом моей жизни. Я ударю начальника и меня расстреляют. Увы, я был наивным мальчиком. Когда я ос­ лабел, ослабела и моя воля, мой рассудок. Я легко уговорил себя перетерпеть и не нашел в себе силы душевной на ответный удар, на самоубийство, на протест. Я был самым обыкновенным доходягой и жил по законам психики доходяг. Все это было