Сибирские огни, 1989, № 4

Последующее течение жизни внесло свои коррективы в подобные утверждения Горь­ кого. После эпохи 30-х годов, после Отече­ ственной войны вряд ли стоило принимать такие горьковские мысли как конечную ис­ тину. Но нашей литературоведческой на­ уке нелегко было отказаться от ряда ут­ вердившихся в ней горьковских положений, вернее сказать, не совсем правильных ак­ центов в них, если учитывать иное истори­ ческое время. Так, известный знаток Горь­ кого Б. Бялик на обсуждении романа В. Д у- динцева «Не хлебом единым», опираясь на мысли Горького о необходимости активно­ го отвращения «ко всякому страданию» и особенно к страданию, вызванному социаль­ но-экономическими причинами, говорил: «...когда Лопаткин приобретает черты стра­ дальца, когда горьковская идея безумства храбрых сменяется идеей жалости и сос­ традания, это вызывает активный про­ тест» («Лит. газета», 19 марта 1957 г.). Но и в то время в советском общественном сознании все больше укоренялась мысль, что «наш социалистический гуманизм не ис­ ключает ни жалости, ни сострадания» к че­ ловеку (О. Берггольц). Однако, как показано в «Печальном д е­ тективе» В. Астафьева, и в наше время встречается еще много жестокости, немало преступных деяний. Как с этим бороться? Наказанием? Милосердием и жалостью? В романе изображено, как нелегкая работа в милиции вытравила из Сошнина, честного, умного, отзывчивого на людское горе чело­ века, «жалость к преступникам, эту вселен­ скую, никем не понятую до конца и необъ­ яснимую русскую жалость, которая веки вечные сохраняет в живой плоти россий­ ского человека неугасимую ж аж ду состра­ дания, стремления к добру». Но воп­ реки этому утверждению, совсем выт­ равить эту жалость у Сошнина чрезвычайно трудная жизнь все-таки пол­ ностью не смогла. Чтобы доказать эту мысль, вспомним то место в романе, где он прочитал книжку французского автора, после чего «было не то чтобы стыдно, ему было неловко в себе, неудобно, тесно, что- то сдвинулось в нем с места... Одна фра­ за трепетала, пульсировала, билась и би­ лась жилкой... Но как можете вы быть счастливым, если у вас благородное серд­ це?» Да, честный, благородный человек не может чувствовать себя счастливым, ведь кругом еще много зла, несправедливости, много несчастных, униженных и оскорблен­ ных. Эту мысль необходимо принимать во внимание при выяснении мироощущения В. Астафьева, при оценке таких его за ­ явлений: «Вольно, куражливо, удобно ж и­ вется преступнику среди такого добросер­ дечного народа, и давно ему так в Рос­ сии живется». Проповедь всепрощенчества, безоглядной любви и сострадания к любому человеку, приводит в самой жизни к нежелательным последствиям. Ученый и писатель Н. Амо­ сов, всецело поддерживающий мысль о не­ обходимости «восстановить в правах об­ щечеловеческую мораль», вместе с тем, пи­ сал 5 октября 1988 года в «Литературной газете», что тормозом нашего развития яв­ ляется «ложное милосердие»: «Уволить пло­ хого или ненужного работника исклю­ чительно трудно, а с демократией стало еще труднее. Все жалеют: «А как он будет'® жить?» Такое сопереживание — само по себе хорошее —- идет от иждивенчества: «Государство не обеднеет». Заместитель начальника ГУВД Мосгорисполкома гене­ рал-майор А. П. Бугаев остановился на том, что мешает борьбе со злом, и пришел к заключению: «Наша страна претендует на призовое место... по гуманному отношению к преступникам! ...Думается, и тут нужен дифференцированный подход. Иначе — грош цена нашему гуманизму» («Комсомольская правда», 29 сентября 1988 г.). Одной любовью, состраданием, милосердием не перевоспитаешь тех, кто бездельничает, пьянствует, расхищает общественную соб­ ственность, кто грабит, насилует, убивает. Социалистический гуманизм будет наиболее полно проявлять свои определяющие ка­ чества в том случае, когда защищаются ин­ тересы не только преступника, но и постра­ давших от него людей. Сложна и тонка грань между необходи­ мым и излишним милосердием. В повести Н. Шмелева «Пашков дом» (1987) автор не решился дать определенный ответ на пос­ тавленный им вопрос: как поступить с х у ­ лиганами, жестоко избившими безвинных людей,— то ли простить, то ли осудить? Александр Иванович Горд, писавший труд о милосердии, признался: «Я сам искрен­ не до сих пор не знаю, что ж е луч­ ше: прощать или не прощать? И так плохо, и так плохо.» Но все-таки писатель более склонен к концепции прощения, он счита­ ет, что не надо бы в 1956 году навстречу одному потоку освобожденных после реаби­ литации из лагерей людей направлять ту­ да ж е другой — из тех, кто стал виновни­ ком осуждения честных советских граждан. Такая концепция милосердия просматри­ вается и в публицистически заостренном рассказе Н. Шмелева «Азиатский грипп» (1988), где идет речь о праве судить и осуждать, о гранях между черным и белым, между правотой и неправотой. Старший Русанов убежден, что не стоит искать что- то человеческое, хорошее у негодяя: «Его уничтожать надо, а не ждать, пока в нем проснется совесть: у него ее нет и не бу­ дет никогда.» Сын ж е его — не сторонник карательных мер, он говорит: «Уничтожать — это не мне.» У него нет злобы, ненавис­ ти, желания мстить, и этим он привлекате­ лен. Писатель справедливо считает мило­ сердие высшей этической ценностью, для него самое важное — человечность, чувство сострадания. Но ведь нашему обществу, по­ давляющему большинству людей не менее нужна и справедливость, не следует за ­ бывать мысли Ф. Достоевского; «Кто уж слишком жалеет обидчика, тот, пожалуй, не жалеет обиженного.» Современная литература стала значи­ тельно больше проявлять сочувствия, ми­ лосердия, любви и сострадания по от­ ношению к маленькому человеку,— и это получило у нас бесспорную обществен­ ную поддержку. В предыдущее десятиле­ тие советские писатели чаще всего изобра. жали, как освобождались творческие си­ лы человека от родимых пятен прошлого, формировалась новая нравственность в результате его участия в социалистиче­ ском созидании. Однако живительное пробуждение в со­ ветском человеке чувства гражданского достоинства, столь характерное для эпохи