Сибирские огни, 1989, № 4

характер стрельбы — влет, на бегу, с места; отмечен район охоты и состояние погоды. И, разумеется, промысловый итог: заяц; 3 кулика; коростель; заяц; перепелка; два гр д у б я ; гоголь и чирок; заяц... Ни одного Яропуска ни в одной графе! Отдельно — пометы об особых происшествиях; «по слу­ чаю погоды сидел на той стороне 2 дня»; «сжег пальто»— надо полагать, у костра, пытаясь обсушить,— вечная ошибка начи­ нающих охотников. Записи о денежных тратах. 1897 год. 29 июня: 4 фунта булки— 12 копеек, тысяча спичек — 8 коп.; 20 коп.— пищалка,— это что, охотничий манок? 2 июля: гвоздей на 56 копеек, мяса на 30, холста на 40; квас — Ю, мороженое — 10, фонограф— 10. Под­ разумевается, конечно, не приобретение фо­ нографа, но увеселительное прослушивание —- недаром рядом квас и мороженое, да и день был воскресный... Августовские расхо­ ды; водовозу — 50 копеек, посуды на 1 р. 82 к., книг на 78; часы — 1 р. 25 к., молоток п стамеска — 50; ложек, вилок и тетрадей па 1 р. 55 к. Сахару на 19 копеек; рубль за молоко — должно быть, молочница брала вперед либо, напротив, отпускала в кредит. 200 кирпичей — 3 рубля 80 копеек: перекла­ дывал печь. За обед — 7 копеек; муки на 35 , За самовар полтора рубля. Две пары сапог — себе и брату — 9 рублей. Еще кни­ ги — на 90 копеек. А вот не совсем понят­ ное: «на музей 50 коп.» — благотворитель­ ный взнос? Видна эпоха. И человек тоже виден. Спустя тридцать лет точно помнил число изъятых при обыске книг: шестьдесят две. Всегда имел обыкновение сохранять все деловые и неделовые бумаги, а в старости стал оставлять даже копии своих писем. Не для потомков — для себя: чтобы не за ­ бывать, о чем написал раньше, и не повто­ ряться. Всякое письмо непременно нумеро- днд _ 'отдельно по каждому адресату, и то­ го же требовал от своих корреспондентов; такая система не только дисциплинировала переписку, но и позволяла устанавливать сбои в работе почты, к чести которой скажу: письма терялись крайне редко даже в пору войны. С позиций нашего национального характе­ ра, из которого и вековые традиции бюро­ кратизма не смогли вытравить презрения к бумажке, такая щепетильность выглядит странно. Человек, всю жизнь учитывающий все приходы и расходы, способен вызвать скорее удивление, нежели симпатию. Да и вообще характер у Ильина был не сахар, по крайней мере, в старости: о том свидетель­ ствуют желчные, а то и злобные записи об одном из близких родственников и его мно­ гочисленных женах,— эти характеристики я не стал бы публиковать ни при каких обсто­ ятельствах: кто-то из тех, кому они даны, еще жив, обильны их дети и внуки, да и самому Дмитрию Иннокентьевичу раздра­ женные те слова ничего доброго не приба­ вят; я же, читая такие записи, испытывал постыдное чувство — будто подглядывал в замочную скважину и был за этим занятием застигнут. Ни в малейшей мере не стремлюсь опоэ­ тизировать или как-то приподнять образ моего героя. Люди есть люди, судить их житейские проявления трудно; важнее — понять. Последнее, пожалуй, самое сложное —особенно когда речь идет о существах из другого мира: людям среднего возраста очень не хочется понимать молодежь, кото­ рая, в свою очередь, разглядывает пробле­ мы отцов со снисходительным пренебреже­ нием, но даже без попытки к пониманию; и уж вовсе никому нет дела до стариков с их простыми радостями и очень непростыми бедами, с их невнятными претензиями, ар­ хаичными представлениями о принципах, неуклюжими попытками приносить хоть ка­ кую-нибудь пользу... Позвольте вопрос, простой до обидного. Много ли внимания старикам уделила рус­ ская советская литература за семьдесят лет своего существования? Мне известны «Последний срок» и «Прощание с Мате­ рой» Валентина Распутина, «Ретро» Але­ ксандра Галина да «Старик» Юрия Трифо­ нова. Образов создано, быть может, сотни и тысячи,— вспомним хотя бы Деда Щукаря, — но внутренний мир старости не исследо­ ван почти никак. Обидно: не уважаем мы, похоже, своих стариков. БЫТ. ПРОСТО БЫТ. НИЧЕГО КРОМЕ БЫТА 9.У1.39 г. Вчера был самый жаркий день. Подул ветерок и сушил. Утром в 7 'Д часов я пошел на Хромовку за травой. Чтобы не скользить по болоту, решил лучше два ра­ за перебрести речку. Хотя это и задержало немного, но все же меньше неприятностей. Травы нарезал много, раскинул ее на галь­ ку, чтобы провялить; сам стал купаться. Вымыл рубашку, пожарился на солнце, сгреб в кучки траву и начал одеваться. Н а­ бил полный мешок, и он оказался очень тяжел. На обратном пути шел мимо стрельбища, и красноармеец, сидевший на карауле, спро­ сил: как это меня пропустили? До дому дошел как зажаренный — устал. Дома поел и лег отдыхать, проспал часа два. Потом привязал к палкам 40 помидор, вечером полил цветы и помидоры и лег спать. Сегодня встал в 6 часов, подоил ко­ зу и повел Пирата купать. По пути набрал тальнику. Получил от Маруси открытку — больна и лежит в клинике. Я побежал про­ ведать Славочку. 15.У1.39 г. Погода захмарила, сильно прохладно, всего + 8—12°, и только. В та. кую погоду плохо растут огурцы и помидо­ ры. Сегодня все утро полол липучку и мо­ крец. Вот проклятая трава, никому не нуж­ ная, но страшно плодовитая; несмотря на борьбу с ней, она положительно заполняет все гряды. Вот я третий день думаю о примусе: по­ чему я не купил за 10 р.— ведь даром! — медный примус, хотя и с недостатками, но все же его можно было наладить даж е са­ мому. И вот какое-то раздумье помешало; думаю: куда я накупаю всякой дряни? два примуса будет, и оба неисправны. Но вто- рой-то легко бы исправить и самому, так нет! из рук выпустил какому-то спекулянту! А вот теперь все думаю: зачем не купил, такого больше не попадется... Ну, ладно. Вот дни уходят, жизнь уходит — это по­ серьезнее примуса. 23.У1.39 г. Как скверно стало жить! Вот, нечем топить,— а ни угля, ни дров не до­ станешь; или достанешь лишь за чудовищ­ ную цену. Травы гибнет на необъятных лу